В действительности он давно был без сознания.
* * *
Свет бил прямо в глаза. Алей зажмурился и почувствовал, как проваливается сквозь тахту, сквозь пол, сквозь перекрытия этажей – до самой земли. Казалось, толща бетона давит на грудь и мешает дышать. Он судорожно втянул ртом воздух и очнулся. Открыл глаза, уставился в потолок, пытаясь вспомнить, как он попал домой…
Люстра на потолке была чужая.
Алей наморщился и перевел взгляд. Даже это оказалось нелегко проделать – такая слабость владела им.
Тахта тоже была чужая, и не тахта вовсе, а кровать. Напротив нее стоял стол, а за столом сидела незнакомая женщина лет тридцати, красивая яркой, редкостной красотой. Алей невольно залюбовался ею. Снежно-белая кожа незнакомки будто светилась. Темно-алые вьющиеся волосы она заплетала в косу, которую перебрасывала на грудь. Тонкое лицо ее было спокойно и чуть печально.
– Проснулись? – спросила она с улыбкой, заметив его взгляд. – Доброе утро. Хотя сейчас, вообще-то, полночь. – Голос ее оказался глубокий и нежный, певческий.
– Вы… – начал Алей и смолк: составлять слова во фразы было нелегко, а произносить их – и того труднее.
– Меня зовут Рябина Метелина. Можно просто Рябина. А вы Алей Веселин.
– Да…
Она поднялась из-за стола, подошла и присела на край постели.
– Вас привез Летен, – сказала она. – Я врач.
– А… понятно. Я…
– Вы сознание потеряли, – Рябина помолчала. – Летен не говорит, что с вами случилось. «Скорую» вызывать запретил. А что я сделаю дома? Смотрю, вены у вас чистые, кровотечений нет, следов побоев нет. Летен говорит, что черепно-мозговой травмы не было, а было что-то вроде эпиприпадка, но вы не эпилептик. Так я и не поняла: эпилептик или нет?
Наверное, мысли Алея легко читались по его лицу, потому что Рябина сказала:
– Понятно, не эпилептик. Так все-таки? Вид у вас истощенный. Вас держали в заложниках?
Она спросила это так просто, будто к ней уже десятки раз привозили истощенных обморочных жертв. Алей не успел с удивлением.
– Нет, – сказал он и помотал головой: – Нет, нет.
За этим скупым движением последовал новый прилив слабости, такой, что свет в глазах померк. Алей перестал чувствовать и понимать, проваливаясь в небытие, и Рябина сунула ему под нос ватку с нашатырем.
– Вас точно не били? – спросила она, когда Алей пришел в себя. – Не надо обманывать, я ничего больше не спрошу.
«Нет», – подумал Алей; сил его хватило только на то, чтобы сделать едва заметный знак глазами.
Рябина нахмурилась и спросила:
– А ели вы в последний раз давно?
Алей прикрыл глаза и мысленно чертыхнулся.
С тех пор как админ Вася выпил его кофе – а было это вчера в середине дня, то есть уже почти позавчера, – у него во рту не было и маковой росинки. Последний раз он ел на отцовской даче, а с тех пор разве перехватил пару кусков. Или решил, что перехватил. Сегодня утром от тягостного волнения он не сумел впихнуть в себя завтрак. Потом пришел черед путешествий и приключений, едва не вылившихся в перестрелку… он спорил с проксидемоном, ему являлись видения, и один раз у него уже случился обморок…
– Блик! – одними губами проговорил Алей.
– Я вам сейчас чаю принесу, – сказала Рябина. – Очень, очень сладкого. Вы сколько дней не ели? Больше двух? Кивните, если да.
Алей отрицательно покачал головой.
«Чертовы нервы, – думал он с досадой. – И нетренированность. То есть нет, я просто не ожидал, что этот режим работы потребует столько энергии… М-да. Измерять процесс ясновидения в калориях, кажется, еще никому не приходило в голову. Хорошенькая была бы статья в женский журнал…»
Рябина вышла и вскоре вернулась с большой фарфоровой чашкой.
– Со сливками, – весело сказала она.
У нее в хозяйстве оказался маленький складной столик, подобия которого Алей до сих пор видел только в кино: столик ставился прямо поверх больного, можно было есть, не вставая, только опираясь о спинку кровати.
– А Летена я ужином накормила, – сказала Рябина. – Он на кухне новости смотрит, ждет, когда вы в себя придете. Сейчас я вам еще сырников принесу, если остались, а если нет, то булку с маслом.
Она не притворила дверь комнаты, и вдалеке слышались голоса. «Ну блик! – говорил кто-то ломающимся мальчишеским баском. – Я не хочу опять на Мальту. Нам там в прошлый раз не понравилось». «Тогда в Англию поедете, – сурово отвечал Летен Истин, но в голосе его слышался сдержанный смех. – Английский язык учить надо». «В Англии ску-учно, – тянул второй басок, – мы целый год учились, что, еще все лето учиться? Ну пап!»
Рябина высунулась в дверь и сказала:
– Огонь, Пламень, не спорьте. Уголек спит?
– Нет, – ответил не то Огонь, не то Пламень, – за компом сидит.
– Время – первый час! – возмутилась Рябина. – Скажите, что мама велела немедленно идти спать. И вы тоже ложитесь. Мы с папой заняты.
«С папой?!» – Алей заморгал и уставился в потолок.
У Воронова есть дети? И Рябина – его… жена? Видимо, бывшая, если Летен собирается жениться на Поляне. «Но я ее не видел, – тревожно думал Алей. – Никаких ассоциаций, никаких связей, ни одной. Даже намека не было, что у него уже есть жена и дети. Что за черт?..» Он отхлебнул приторно-сладкого чаю, в задумчивости уронив несколько капель на покрывало.
Рябина принесла суповую тарелку, с горкой наполненную теплой выпечкой, и аккуратно пристроила на столике.
– Спасибо, – сказал Алей.
– Пожалуйста, – она улыбнулась. – Как вы себя чувствуете?
Алей помедлил, прислушиваясь к себе, и ответил:
– Лучше. Я… Рябина Метелина, ничего со мной особенного не случилось. Я просто не ел очень долго, не потому что, а… я, в общем, просто есть забываю иногда. – И он неловко прибавил: – День тяжелый был, нагрузки большие.
– Ясно, – Рябина вздохнула. – Да вы ешьте, а то опять забудете.
– Ага, – Алей кивнул, запихивая в рот масляный горячий сырник.
Дверь скрипнула. Алей скосил глаза и увидел длинного, мосластого парня лет тринадцати. Светловолосый, с глубоко посаженными глазами, он походил на отца как две капли воды. Никаких не оставалось сомнений: парень – Воронов.
– Ну что тебе, Гонька? – укоризненно спросила Рябина.
– Здрассте! – сказал Алею Огонь Рябинин и заученно заныл, исподлобья поглядывая на мать: – Мам, ну можно мы еще посидим? По телику фильм начинается. Папа сказал – можно.
Рябина с наигранной скорбью опустила лицо.
– Ладно, – ответила она, – раз папа сказал, значит, можно.
– Сы-пасиб! – закончил сын и скрылся.
