– Но… – начал Алей и смолк. Он не знал, что ответить. – Ты чего, Толстый? – грустно сказал он. – Я же учусь, работаю, дома почти не бываю. Кто тебя кормить будет?
– Я сам! – выпалил тот.
– Пельменями питаться? Тебе расти надо, нормально есть.
– Аля, пожалуйста! – Иней подошел вплотную, дотронулся до его рукава.
– Инька, – Алей заглянул ему в глаза. – Я же не мама. Ты пойми. Ты тут будешь один сидеть, не смогу я с тобой возиться. А если случится что – а меня нет?
– Я тихо буду, Аля.
– В Интернете станешь сидеть целыми сутками, в игрушки играть?
– Не стану, – ровно сказал Иней. Губы его сошлись в ниточку. – Аля, вот хочешь, поклянусь? Я все буду делать, как ты скажешь. Я мешать не буду. Если вдруг что… если я хоть четверку получу – ты меня сразу выгонишь.
– Толстый, ты с ума сошел.
– Не сошел, – сбивчивым шепотом заговорил Иней, схватив его за руку, – не сошел, Аля, я же… Аля, он меня постриг, а я не хотел, я хотел, чтоб как у тебя было… Аля, он хочет, чтоб я его папой называл! Чтоб я фамилию поменял, Алечка! Иней Шишов, блик, как это клево!..
Он задохнулся и умолк. Черные глаза беспокойно блестели, слезы плыли по ресницам.
Алей закрыл лицо ладонью.
– Тьфу ты… – пробормотал он.
– Алечка, – беспомощно, отчаянно повторил Иней.
– А о маме ты подумал?
Наступило молчание. Даже холодильник перестал гудеть. Звякнул таймер микроволновки. Алей поднялся, достал горячие тарелки. Иней стоял возле стола, опустив голову, бледный восковой бледностью. Невыносимо было на него смотреть. «Нельзя так, – думал Алей, – нельзя же так», – и сам не понимал, чего именно нельзя.
– Давай поедим, – сказал он наконец. – А потом я маме позвоню и скажу, что ты у меня переночуешь.
Иней вскинулся, быстро смахнул слезы, улыбнулся несмело.
– А там посмотрим, – строго и печально добавил Алей. – Утро вечера мудренее.
* * *
Над чаем Иней совсем успокоился и даже как будто перестал замечать присутствие брата, погрузившись в свои таинственные размышления. С ним такое случалось. Неприметный, неслышный, он замирал над тетрадью, над книгой, над монитором с надписью «game over», и даже дышал, кажется, медленнее, чем положено.
Спрашивать, о чем он думает, нельзя было ни в коем случае – Иней односложно отвечал, что ни о чем, и начинал шарахаться от любопытных. Только Клен знал тайну. Алей в ту пору, когда работал репетитором, пробовал шутки ради выпытать ее у Комарова. Но болтун Комаров, должно быть, поклялся молчать. Не по возрасту ловко он переводил разговор на другие темы. Славный парень Ленька…
– Аль, – внезапно сказал Иней. – А поставь папу?
– Ага, – с готовностью ответил Алей, – сейчас.
Он давно оцифровал все старые видеозаписи, на которых был Ясень, даже самые короткие и бестолковые, – там, где отец проверял, работает ли камера. Ясень на них корчил рожи и говорил смешные глупости.
Качество видео было никудышным, никакими программами не поправить, но звук Алею удалось вычистить. Ясень неплохо пел. Алей страшно жалел, что отец не записывал свои песни; чаще он пел чужое, но сочинял и сам. Песен было гораздо больше, чем сохранилось на видеозаписях. Алей помнил из них какие-то обрывки строк. Целиком осталась только одна, эта – «Зеленым-зелено пламенел лес».
…в земляничной глуши заяц рыскал.
Был с небес глас,
И шептал бес:
«Не живи тихо, не летай низко!»
Если сила нужна, то бери вес.
Не бывает удачи без риска.
Забирай приз,
Обходись без,
Не живи тихо, не летай низко!
А приходит пора – надо знать честь,
И со всем рассчитаться по списку:
Выходил в плюс,
Не туда лез,
Не живал тихо, не летал низко!
* * *
Ясень сидел на старом, выцветшем до серого цвета диване бабы Зури – диван этот давно выбросили, теперь вместо него была тахта, – а баба Зуря стояла у стены, скрестив на груди руки, донельзя довольная сыном. Темно-вишневая гитара гремела в Ясеневых руках, сам он улыбался во весь рот и пел-кричал слова с таким вкусом, что невозможно было не подпевать.
– Не летай низко! – шепотом повторил Иней. Он пожирал отца глазами и даже разрумянился чуть-чуть.
Алей отвел взгляд. Томило в груди. «Папа не летал низко, – в тоске подумал он, откидываясь на подголовник кресла: люстра на потолке была старая-старая, та же, что на записи. – Папа не жил тихо. Папа… если бы ты был жив».
Гулко загремел дверной звонок.
* * *
Осень переступила порог.
На ней был светлый деловой костюм, в золотых волосах запутались искры, и в темной прихожей как будто стало светлее.
– Привет, Алик, – сказала она. – Извини, что не позвонила, у меня телефон разбился. Прямо в сумке, кажется, в метро о поручень. Придется новый покупать.
– Привет, – туповато ответил Алей.
Он умудрился совершенно о ней забыть.
Из комнаты вышел Иней.
– Привет, – Осень улыбнулась ему, глянув мимо Алеева плеча. – Алик, это кто?
– Это брат мой, Иней.
– Иней? Вы очень похожи.
Алей медленно обернулся. Иней стоял посреди коридора, глядя на Осень безо всякого выражения, как маленький робот. Алей пробормотал:
– Инь, это Сеня, Осень. Мы работаем вместе. Вот, она в гости пришла… мы давно договорились.
Иней молчал.
Алей задержал дыхание, как перед прыжком в воду.
– Осень, – тихо сказал он, – пойдем выйдем, мне тебе кое-что сказать надо, – и добавил громче: – Иня, я щас приду!
…не получилось.
– Ладно, – сказал Иней равнодушно и чуть грубовато, – я пошел, – влез в расшнурованные ботинки и рывком поднял с пола рюкзак.
Ни на кого не глядя он вывалился в открытую дверь, задев Осень плечом, и скрылся на лестнице, не обернувшись.
Алей беспомощно смотрел ему вслед. Потом закрыл глаза и прислонился спиной к стене.
– Что-то случилось? – Осень коснулась его руки.
– Беда, – Алей вздохнул, не открывая глаз. – Брат… С отчимом поссорился.
– Это нормально, – Осень легонько сжала его пальцы. – Твоя мама не так давно вышла замуж?
– Полгода.
– Ему тяжело. Он уже совсем большой, привык жить втроем с вами.
Осень мягко переступила с ноги на ногу, выскальзывая из туфель, и стала ниже Алея. Тот обнял ее.
– Ты грустишь, – утвердительно сказала Осень.
