Мальчик и девочка.
Когда сапер вытащил «Триумф» из-под брезента, Караваджо
лежал на парапете, подложив предплечье под подбородок. Потом он почувствовал,
что не в силах больше оставаться в сегодняшней тягостной атмосфере этого дома,
и ушел. Его не было здесь, когда сапер завел мотоцикл, сел на него, и машина
ожила, дернулась под ним вперед, а Хана стояла рядом.
Кирпал Сингх дотронулся до ее руки и поехал вниз по склону,
увлекаемый силой тяжести, и только потом отпустил сцепление.
На середине дороги, ведущей к портам, его ждал Караваджо с
автоматом в руках. Он преградил мотоциклу путь, не приподнимая оружия даже в
знак приветствия, и мальчик притормозил. Караваджо подошел и крепко обнял его.
И сапер впервые почувствовал острую щетину Дэвида у себя на щеке Он вдруг
ощутил, как его потянуло остаться, и собрал в кулак всю свою волю.
– Мне придется научиться жить без тебя, – сказал
Караваджо.
И тогда мальчик уехал, а пожилой мужчина побрел обратно в
дом.
* * *
Мотоцикл взревел, оставляя за собой клубы пыли и кучи
гравия, перепрыгнул через загородку для скота в проеме ворот, затем покатился
вниз, из деревни, сквозь аромат садов по обеим сторонам дороги, чудом
прилепившихся па склонах.
Его тело приняло привычное положение: грудь почти касается
бака с горючим, руки раскинуты горизонтально, чем обеспечивается наименьшее
лобовое сопротивление. Он направился на юг, покидая Флоренцию навсегда. Через
Греве, Монтеварки и Амбру, маленькие городки, которые война обошла стороной.
Затем, когда показалась новая цепь холмов, он начал взбираться на ее гребень, в
сторону Кортоны.
Он ехал теперь против генерального направления былого
продвижения войск союзников, как бы раскручивая обратно пружину их вторжения,
по маршруту, который уже не был перегружен военной техникой. Он выбирал только
те дороги, которые знал, видя на расстоянии знакомые города-замки. Он
неподвижно лежал на мотоцикле, который нагревался в стремительном броске по
негладким сельским дорогам. У него не было ни багажа, ни какого-либо оружия,
почти все он оставил на вилле, и в первую очередь – оружие или
инструменты-орудия, которые хоть как-то могли напомнить ему об оружии. А
«Триумф» мчался и мчался, проезжая деревни, не делая остановок в городах и не давая
воли воспоминаниям о войне.
»…Шатается земля, как пьяный, и качается, как колыбель…»
[111]
* * *
Она открыла его мешок. Там были: револьвер, обмотанный
промасленной тряпкой, так что, когда она его развернула, запахло маслом; зубная
щетка и порошок; блокнот с рисунками карандашом, на одном из которых – она,
сидящая па террасе, а он, должно быть, смотрел из окна комнаты английскою
пациента; два тюрбана и бутылочка с крахмалом; саперный фонарь с кожаными
ремешками, которым пользовались в экстренных случаях. Она включила фонарь, и
рюкзак заполнился малиновым светом.
Б боковых карманах она обнаружила разные детали саперного
снаряжения, необходимого для обезвреживания бомб или мин, но не стала их трогать.
Еще там была завернутая в тряпочку металлическая трубка, которой пользуются в
ее стране для вытягивания из деревьев кленового сахара. Она помнит, как
подарила ее ему.
Из-под упавшей палатки она достала групповой портрет, должно
быть, его семьи, и подержала фотографию в своих ладонях. Семья сикхов.
Старший брат, которому здесь только одиннадцать. Рядом с ним
восьмилетний Кип. «Когда началась война, мой брат присоединялся к любому, кто
выступал против англичан.»
Еще там была маленькая записная книжка со схемами бомб. И
изображение святого, которому аккомпанирует музыкант.
Она положила все обратно в мешок, кроме фотографии, которую
держала в руке, и понесла его под деревьями, затем через лоджию и в дом.
* * *
Примерно через каждый час он останавливался, смачивал
защитные очки собственной слюной и протирал их рукавом рубашки. Снова
сверившись с картой, он окончательно решил, что надо сначала направляться к
Адриатике, потом на юг. Почти все войска сосредоточены теперь у северных границ
Италии. Путь они так и остаются там, за его спиной.
Он въехал в Кортону под пронзительный рев мотоцикла,
подрулил к дверям церкви, спешился и вошел. Статуя там была, обнесенная лесами.
Он хотел поближе рассмотреть ее лицо, но теперь у него нет автомата с прицелом,
а лезть по лесам не хватит сил – точнее, гибкости. Он чувствовал себя жестким,
как металлический штифт, и побродил внизу, словно не мог войти в свой
собственный дом. Затем провел мотоцикл вниз по ступенькам крыльца. И пустил его
накатом через разрушенные виноградники по направлению к Ареццо.
У города Сансеполькро он опять выбрал извилистый путь
наверх. Горы затянуло довольно-таки плотной дымкой, и пришлось ехать на
минимальной скорости. Бокка-Трабария
[112]
. Ему было холодно, но он старался об
этом не думать. Наконец, дорога поднялась над слоем тумана, который остался
позади, словно постель.
Он обогнул Урбино, где немцы сожгли всех лошадей. Сражения в
этом районе длились около месяца, сейчас же он пробуравил его насквозь за
немногие минуты, узнавая только храмы Черной Мадонны. Война сделала похожими
все большие и малые города.
Он подъехал к побережью в Габичче Маре, где в мае 1944 года
видел Деву Марию, выходящую из воды. Ночлег себе решил устроить на холме,
откуда были видны скалы и морe, недалеко от того мыса, где когда-то эта статуя
встречала восход. Так закончился первый день его возвращения домой.
* * *
Дорогая Клара – дорогая маман!
«Маман» – французское слово, очень широко употребительное,
означает «объятия». Очень личное слово, но его можно выкрикивать на публике.
Что-то успокаивающее и вечное, словно плавучий дом. Хотя я знаю, что тебе
больше по душе каноэ. Ты можешь свернуть в любую сторону или вплыть в устье
любого ручья, затрачивая на это считанные секунды. Ты по-прежнему независима.
До сих пор одна. И вправду, нет такого плавучего дома, который помог бы
человеку разделить ответственность за все, что его окружает. Это мое первое
письмо к тебе за все минувшие годы, Клара, но я не очень – то большой мастер
писать письма. Последние месяцы я провела с тремя мужчинами, и мы редко
разговаривали, только по необходимости или по случайности. Так что я отвыкла
разговаривать, и особенно с женщинами, считай это моей первой попыткой.
На дворе стоит год 194… Представляешь? На секунду я забыла.
Но я помню месяц и дату. Нынче как раз тот день, когда мы услышали, что
сбросили эти бомбы на Японию, и у нас у всех такое чувство, будто наступил
конец света. Теперь я поняла, что личное всегда будет в состоянии войны с
общественным. И если мы сможем дать этому разумное объяснение, мы сможем объяснить
все.
