В конце лета 1939 года я запланировал наведаться в
Гильф-эль-Кебир с Гоугом, чтобы свернуть базовый лагерь, и Гоуг должен был
уехать на грузовике со всем имуществом, а Клифтон обещал прилететь и забрать
меня. А после этого мы расстанемся и навсегда положим конец нехитрому любовному
треугольнику.
Услышав гул самолета и увидев его вдалеке, я спустился по
скалам к основанию плато. Клифтон всегда отличался решительностью.
Небольшой грузовой самолет интересно приземляется, скользя
от линии горизонта. Он слегка касается крыльями света пустыни, потом звук
замирает, и машина плывет к земле. Я никогда не понимал до конца, как работают
самолеты. Я видел, как они приближались ко мне в пустыне, и всегда выходил из
палатки, испытывая некоторый страх. Они погружают крылья в тот свет, а затем
входят в эту тишину.
«Мотылекк» плавно скользил над плато. Я размахивал куском
синего брезента. Клифтон сбавил скорость и пролетел надо мной, да так низко,
что с кустов акации посыпались листья. Затем самолет дал вираж влево,
развернулся, выровнялся и пошел прямо на меня. За пятьдесят метров до меня его
вдруг резко бросило вниз, и он врезался в песок. Я побежал со всех ног.
Я думал, что Джеффри был один. Он должен был прилететь один,
чтобы забрать меня из пустыни на втором месте в кабине. Но когда я прибежал,
чтобы вытащить его, я увидел рядом с ним ее. А он был мертв. Она пыталась
шевелить нижней частью тела, глядя прямо перед собой. Через открытое окно
кабины песок насыпался на ее колени. Видимых повреждений, травм, даже синяков
от ушибов не было. Ее левая рука протянулась вперед, чтобы смягчить удар при
крушении. Я вытащил Кэтрин из смятого самолета, который Клифтон называл
«Медвежонок Руперт», и понес к пещерам в скалах. В Пещеру Пловцов, где были
рисунки. По карте широта 23 градуса 30 минут, долгота 25 градусов 15 минуг.
Вечером я похоронил тело Джеффри Клифтона.
Был ли я проклятием для них? Для нее? Для Мэдокса? Для
пустыни, на которую с силой обрушилась новая война, которую бомбили, словно это
был просто песок? Варвары против варваров. Обе армии прошли пустыню, так и не
поняв, что же она собой являет. Пустыни Ливии. Отбросьте политику, и это будут
самые сладкие слова, которые я знаю. Ливия. Сексуальное, протяжное слово, как
затворенный колодец. Помните, что писал Дидо о пустынях Ливии?
«Человек будет, как водные реки в сухом месте…»
Я не верю, что пришел на проклятую землю или что был пойман
в ловушку зловещей ситуации. Каждая находка в пустыне и каждая встреча были для
меня подарком: наскальные рисунки в Пещере Пловцов, пение на пару с Мэдоксом во
время наших экспедиций, появление среди нас Кэтрин, и то, как я шел к ней по
красному блестящему бетонному полу и становился перед ней на колени, припав
головой к ее животу, словно маленький мальчик, и племя, у которого был склад
оружия и которое вылечило меня, и даже мы четверо, Хана, и вы, и сапер.
Я лишился всего, что любил и ценил.
Я остался с ней. У нее были сломаны три ребра. Я ждал, что
вот-вот дрогнут ресницы, пошевелится разбитое запястье, заговорит неподвижный
рот.
– Почему ты так меня ненавидишь? – прошептала она. – Ты
убил во мне все.
– Кэтрин, ты не…
– Обними меня. Прекрати объяснения. Ты неисправим.
* * *
Ее взгляд был пристальным. Она не отпускала меня. Я буду
последним, кого она видит. Шакал в пещере, который направляет и защищает
женщину, который никогда не предаст ее.
– Есть сотни богов, ассоциирующихся с животными, –
говорю я ей. – Есть и связанные с шакалами – Анубис, Дуамутеф, Вепвавет. Эти
существа ведут нас в загробную жизнь, так же, как я незримо сопровождал тебя,
когда мы еще не встретились. Я был с тобой на всех вечеринках в Оксфорде и
Лондоне, наблюдая за тобой. Я сидел напротив, когда ты делала уроки и держала в
руках большой карандаш. Когда ты встретила Джеффри Клифтона в два часа ночи в
библиотеке дискуссионного общества Оксфордского университета, я был там. Пальто
валялись на полу, а ты, босая, осторожно перешагивала через них, словно цапля.
Он наблюдает за тобой, но я тоже наблюдаю, хотя ты не видишь меня, игнорируешь
мое присутствие. Ты в таком возрасте, когда замечают только красивых мужчин. Ты
еще не видишь тех, кто не находится в сфере твоей благосклонности. Шакала не
так уж часто используют в Оксфорде в качестве охраны. Я же отношусь к тем, кто
постится, пока не увидит то, что ему нужно. Ты стоишь у стены с книгами. Левой
рукой держишься за длинную нитку жемчуга, которая свисает с твоей шеи. Босыми
ногами нащупываешь путь. Ты что-то ищешь. В те дни ты была немного полнее, хотя
и достаточно красива для университетской жизни.
Нас двое в библиотеке, но ты нашла только Джеффри Клифтона.
Это будет бурный роман. Из всех мест он выбирает работу с археологами где-то на
севере Африки. «Компания одержимых чудаков, в которой мне предстоит работать»,
– говорит Джеффри. Твоя мать в восторге – еще бы, тебе предстоит такое
приключение!
Но дух шакала, который был «открывателем путей», имя
которому Вепвавет или Алмаши, находился в той комнате вместе с вами обоими.
Сложив руки, я наблюдаю, как ты пытаешься вести светскую беседу, что нелегко,
ибо вы оба выпили. Но самое чудесное – это то, что даже в таком состоянии, в
два часа ночи, вы почувствовали постоянную необходимость и удовольствие в
общении друг с другом. Любой из вас мог прийти на ту вечеринку с кем-то другим,
переспать в ту ночь с кем-то другим, но вы оба нашли свою судьбу здесь.
В три часа ночи ты чувствуешь, что пора уходить, но не
можешь найти туфлю. Одна розовая туфелька у тебя в руке. Я вижу вторую рядом и
поднимаю ее. Я помню их блеск. Это явно излюбленные туфли, сохранившие
очертания твоих пальцев. «Спасибо», – говоришь ты, принимая ее, и уходишь, даже
не взглянув на меня.
Я верю: когда мы встречаем тех, в кого влюбляемся, есть ниша
в нашей душе, в которой сидит историк, немного педант, кто воображает или
вспоминает эту встречу, а в иное время человек проходит мимо, не заметив. Вот
так и Клифтон, возможно, год назад открывал перед тобой дверцу автомашины и не
подозревал, что ты – его судьба. Но, для того чтобы влюбиться, все части тела
должны быть готовы принять другого человека, все атомы должны двигаться в одном
направлении для осуществления желания.
Я провел годы в пустыне, благодаря чему и уверовал в такие
вещи. Это место между прошлым и будущим, где время и вода становятся
призрачными, а рядом с вами – шакал, который одним глазом смотрит в прошлое, а
другим на путь, который вы собираетесь предпринять. В его пасти кусочки
прошлого, которые он преподносит вам, и, когда складывается полная картина,
оказывается, что вы давно уже это знаете.
В ее глазах сквозит ужасная усталость, Когда я вытащил
Кэтрин из самолета, она пыталась понять, что произошло. Сейчас ее взгляд
обращен внутрь, как будто она охраняет что-то в себе.
Я придвинулся к ней и встал на колени. Наклонившись к ней,
провел языком по ее голубому веку, почувствовав соленый вкус цветочной пыльцы.
Или слез? Потом я провел языком по ее губам, по другому веку, ощущая пористость
ее кожи, стирая голубизну. Когда я отодвинулся, в ее взгляде мелькнуло что-то
белое. Я раздвинул ее губы и пальцами разжал зубы – язык «запал», и я вытащил
его. Но было уже слишком поздно: она ощущала дыхание смерти. Я наклонился к ней
и своим языком перенес синюю пыльцу на ее язык. Мы когда-то так делали, когда
занимались любовью. На этот раз ничего не произошло. Я разогнулся, набрал в
грудь воздуха и снова сделал то же. Когда я снова прикоснулся к ее языку, я
почувствовал легкое дрожание.
