Что изменило ее во время их затянувшегося медового месяца в
устье Нила, за пределами Каира? Они пробыли с нами всего несколько дней в
первый раз, когда приехали через две недели после свадьбы в Чешире
[88]
. Он взял
новобрачную с собой, потому что был не в силах оставить ее и не мог нарушить
обещание, данное нам – мне и Мэдоксу. Он думал, что мы будем сгорать от
любопытства и ловить каждое его слово о ней. И вот ее острые коленки вынырнули
из кабины аэроплана в тот день. И это было началом нашей муки и нашей радости.
* * *
Клифтон восхвалял красоту ее рук, стройных точеных лодыжек.
Он рассказывал нам, как она плавает. Он говорил о новых биде в гостиничных
номерах и о том, с какой жадностью она набрасывается на еду за завтраком.
На все это я не реагировал. Иногда, когда он говорил, я
поднимал голову и встречал ее взгляд, в котором сквозило понимание моего
невысказанного раздражения, а потом – сдержанная улыбка, какая-то ирония. Я был
старше ее. Я уже имел славу человека, который прошел десять лет назад от оазиса
Дахла к Гильф-эль-Кебиру и составил карту Фарафры
[89]
, знал Киренаику и более
двух раз терялся в Песчаном Море. Мы встретились, когда все это у меня уже
было. Подобные же заслуги отличали и моего друга Мэдокса, хотя вне
Географического общества мы были неизвестны; мы были узкой прослойкой культа, с
которым она столкнулась лишь благодаря своему замужеству.
Слова Клифтона, восхваляющие ее, не трогали нас. Он
беззаботно расточал ей похвалы, не прилагая к этому никаких усилий. В пустыне
же повторять одно и то же означает лить воду в землю. Для нас, исследователей,
было характерно совершенно иное отношение к словам. Наша жизнь во многом
определялась словами, слухами и легендами, нарисованными маршрутами, надписями
на черепках, и каждый нюанс, каждый оттенок этих слов требовал проверки и
подтверждения, для чего иногда приходилось пройти очень длинный путь.
Наша экспедиция была километрах в шестидесяти пяти от
Увейната, и мне с Мэдоксом предстояло отправиться на разведку. Клифтоны и
другие должны были остаться в лагере. Она уже все прочла и попросила дать еще
что-нибудь. У меня с собой ничего не было, кроме карт.
– А та книга, которую вы читаете по вечерам?
– Геродот? Вы хотите ее?
– Я не осмелюсь. Если это личное.
– У меня в ней есть личные записи. И вырезки. Они мне
нужны.
– О, было слишком невежливо с моей стороны попросить
ее. Извините.
– Когда я вернусь, то покажу вам ее. Я просто привык
везде быть с ней.
Я упаковывал вещи в палатке, когда она подошла ко мне и
произошел весь этот разговор с соблюдением правил приличия и учтивости. Клифтон
рядом не стоял. Мы были одни. Я объяснил даме, что это более чем просто книга,
и дама, не настаивая, откланялась. Я оценил ее такт и вежливость, хотя уже
давно отвык от общества и изысканных манер. И сам мог спокойно уйти, не мучаясь
угрызениями совести за свой отказ.
* * *
Через неделю мы вернулись. Мы нашли много подтверждений
(хотя и не окончательных) нашим предположениям и догадкам и были в отличном
настроении. По этому случаю в лагере решили устроить небольшой праздник.
Клифтон был инициатором и сумел заразить всех.
Она подошла ко мне с чашкой воды.
– Поздравляю, Джеффри мне уже рассказал.
– Да!
– Вот, возьмите, попейте.
Я протянул руку, и она вложила чашку в мою ладонь. Вода
казалась очень холодной после той жидкости во флягах, которую пили мы с
Мэдоксом на маршруте этой разведывательной вылазки.
– Джеффри планирует провести вечеринку в вашу честь. Он
пишет песню и хочет, чтобы я прочитала какие-нибудь стихи, но у меня другие
планы.
Неожиданно для себя я достав из рюкзака книгу и протянул ей:
– Вот то, что я обещал.
После еды и чая из трав Клифтон принес бутылку коньяка,
которую припрятал специально для этого момента. Ее предстояло выпить целиком в
тот вечер, когда Мэдокс рассказывал о нашем путешествии, а Клифтон исполнил
свою забавную песню. Потом Кэтрин начала читать из «Историй» – о царе Кандавле
и его царице. Эта история – в самом начале книги, и я никогда не вникал в ее
суть, поскольку она не имеет ничего общего с теми местами и периодами, которые
интересуют меня. А она выбрала именно ее.
«Этот Кандавл был страстно влюблен в свою жену и решил
доказать, что она – самая прекрасная из женщин. Он описывал красоту своей жены
Гигесу, сыну Дескила (потому что из всех оруженосцев больше всего любил его),
восхваляя ее без всякой меры.»
– Ты слышишь меня, Джеффри?
– Да, дорогая.
«Он Сказал Гигесу: «Гигес, мне кажется, что ты не веришь
мне, когда я рассказываю тебе о красоте своей жены, потому что от века заведено
так, что мужчины ушам доверяют меньше, чем глазам. Поэтому я придумал, как ты
можешь посмотреть на нее обнаженную».
Если бы я знал, что со временем стану ее любовником, как
Гигес стал любовником царицы и убил Кандавла! Я всегда открывал Геродота, чтобы
найти ключ к какой-нибудь географической загадке. Но Кэтрин нашла в этой книге
окно в свою жизнь. Во время чтения ее голос был осторожным. Ее глаза не
отрывались от страницы, которую она читала, словно ее затягивали зыбучие пески.
«Я знаю, конечно, что она самая прекрасная из женщин, но
умоляю тебя не требовать от меня того, что незаконно делать с моей стороны.
Но царь ответил ему так; «Будь мужественным, Гигес, и не
бойся ни меня за то, что я говорю такие слова, чтобы испытать тебя, ни моей
жены, тем более, что она не причинит тебе никакого вреда. Все, что я придумал,
она не будет знать и не будет подозревать, что ты ее видишь».
Это рассказ о том, как я влюбился в женщину, которая
прочитала мне особенную историю из Геродота. Я слышал слова, которые она
произносила тогда по другую сторону копра, но не поднимал на нее глаз, даже
если она поддразнивала своего мужа. Возможно, она читала эту историю для него.
Возможно, в ее выборе не было скрытых мотивов, а делалось это только для них
двоих. Возможно, данная история раздражала ее узнаваемостью ситуации. Но вдруг
что-то подобное произошло и с ней, хотя, я уверен, в тот вечер она даже не
подозревала, что это был первый шаг наугад, грешный шаг.
«Я спрячу тебя в нашей спальне за дверью, и когда я войду,
моя жена тоже войдет, чтобы лечь рядом со мной. Возле входа в комнату есть
кресло, и на нем она оставляет одежды, которые снимает по очереди; и ты сможешь
вдоволь наглядеться на нее.»
Но царица увидела Гигеса, когда тот выходил из спальни. И
она поняла, что сделал ее муж, и, хотя была поражена, не подняла крика… и
сохранила спокойствие.
