Было два часа ночи.
Каждый из них проник на виллу через разные входы: Хана – со
стороны часовни по тридцати шести ступеням, а он – с северного дворика. Войдя в
дом, он снял с руки часы и положил их в альков на уровне груди, где жил
маленький святой – покровитель этого госпиталя на вилле. Она не увидит
фосфорического циферблата.
Он уже снял ботинки и был только в брюках. Фонарь,
привязанный к предплечью, выключен. В руках ничего нет. Он прислонился к темной
стене прихожей, словно растворился в ней. Постояв немного во мраке, этот худой
смуглый мальчик в темном тюрбане, с браслетом-«кара», который свободно висит на
запястье, проскальзывает через внутренний дворик.
Он прошел на кухню, почувствовал в темноте собаку, поймал ее
и привязал веревкой к столу. С полки взял банку сгущенки и вернулся к
застекленному четырехугольнику внутреннего дворика. Провел рукой по основанию
двери и нащупал маленькие подпорки. Вошел и закрыл за собой дверь, изловчившись
в последний момент поставить эти подпорки снова на место – на случай, если Хана
знает о них.
Потом он залезает в колодец. На глубине около метра там есть
перекладина, и вполне крепкая. Он опустил за собой крышку и согнулся там,
воображая, что они играют в прятки и она как раз теперь ищет его. Он начинает
сосать сгущенку.
* * *
Хана знала: от него можно ожидать чего-нибудь в таком духе.
Войдя в библиотеку, она зажгла фонарик на своем предплечье и прошла к полкам,
которые возвышались от пола до потолка. Дверь, ведущая сюда из здания, закрыта,
поэтому в коридорах никто не увидит свет. Только если Кип будет снаружи, то
может заметить ее через двустворчатую дверь.
Она медленно идет, время от времени останавливаясь, ища
среди итальянских книг, преобладающих на полках, какую-нибудь случайно
купленную былыми хозяевами виллы английскую книгу, которую она может почитать
своему пациенту. Ей нравились эти книги в итальянских переплетах, фронтисписы,
цветные иллюстрации, защищаемые папиросной бумагой, их запах; даже хруст, когда
вы открываете их слишком быстро, как бы ломая невидимые косточки…
Она снова останавливается.
«Пармская обитель»
[87]
.
«Если я справлюсь со своими трудностями, – сказал он Клелии,
– я нанесу визит в этот живописный уголок Пармы, а вы не соблаговолите ли
запомнить имя: Фабрицио дель Донго.»
* * *
В дальнем углу библиотеки на ковре лежал Караваджо. В
темноте ему казалось, что левая рука Ханы излучает свет сама по себе, будто
намазана фосфорной смесью, и его по-разному отражают переплеты книг, темные
волосы, ткань ее платья и закатанный рукав на плече.
* * *
Он вылез из колодца.
* * *
Круг света диаметром около метра, который исходил от ее
руки, на несколько мгновений исчез, и Караваджо показалось, что между ними
пролегла целая долина тьмы.
Она взяла под мышку книгу в коричневом переплете. Когда она
двигалась, одни книги появлялись, другие исчезали.
Девочка, безусловно, повзрослела. И сейчас она нравилась ему
больше, чем в то время, когда он лучше понимал ее, когда она была всего лишь
милой доченькой своих родителей. То, какой она была сейчас, было ее решением,
она сама решила сделать себя такой. Он чувствовал: если бы встретил Хану
где-нибудь на европейской улице, девушка показалась бы ему знакомой, но он бы
ее не узнал. В ту ночь, когда он пришел на виллу и впервые увидел ее здесь, он
был шокирован, но постарался не показать этого. В ее аскетическом лице, которое
показалось ему холодным, была резкость.
Теперь он понял, что за последние два месяца привык к ней,
именно к такой, какою она стала. Он с трудом верил, что ему нравилось ее
преображение. Несколько лет назад он пытался представить себе, какой она станет
взрослой, и наделял ее будущий образ качествами, взращенными на питательной
среде ее тогдашнего окружения. Тогда ему грезилась отнюдь не эта прекрасная
незнакомка, которую он мог любить еще больше, потому что она была сделана
совсем не из того, что он ей пророчил.
Она лежала на диване, повернув фонарь к себе, чтобы было
удобно читать. Через некоторое время подняла голову, прислушиваясь, и быстро
выключила фонарь.
Может, она почувствовала, что не одна в этой комнате?
Караваджо знал, что он шумно дышит и что ему трудно сдерживать свое дыхание –
не самые подходящие качества для человека с его профессией, верно?
Свет зажегся на мгновение – и снова быстро погас.
Затем все в комнате пришло в движение, кроме Караваджо. Он
слышал шум вокруг себя и удивлялся, что его не трогают. Здесь был этот парень
из Индии.
Караваджо встал, прокрался к дивану и протянул руку туда,
где лежала Хана. Ее там не было. Когда он выпрямился, его схватили за шею и
потащили назад и вниз. В лицо ударил свет, оба тяжело вздохнули и повалились на
пол. Рука с привязанным к предплечью фонарем все еще крепко держала его за шею.
Потом в пучке света появилась босая женская нога, промелькнула мимо лица
Караваджо и остановилась на горле лежащего рядом Кипа. Зажегся еще один фонарь.
– Попался, попался!
Двое с пола смотрели на силуэт Ханы над ними. Девушка
приговаривала:
– Попался, попался. Я знала, что Караваджо будет здесь,
и все подстроила.
Она сильнее прижала ногой шею Кипа.
– Сдавайся! Признавайся…
Караваджо начал выбираться из тисков Кипа, весь потный, без
сил, чтобы бороться. Свет двух фонарей теперь был направлен на него. Ему как-то
надо было встать и выползти из этого ужаса.
Признавайся.
Девушка смеялась. Ему необходимо успокоиться, прежде чем он
что-нибудь скажет, иначе голос задрожит; впрочем, они вряд ли будут слушать,
они слишком возбуждены своим приключением. Он освободился от рук Кипа и, не
говоря ни слова, вышел из библиотеки.
* * *
Они снова остались вдвоем в темноте.
– Ты где? – спрашивает она. Потом быстро двигается. Он
лежит так, что она спотыкается о его грудную клетку и падает ему в объятия. Она
кладет руку ему на кадык, затем прикасается губами к его губам.
– Сгущенка! Во время нашего поединка? Сгущенка? – Она
прижимается ртом к его потной шее, как бы желая испробовать его на вкус, в том
месте, где недавно была ее нога. – Я хочу видеть тебя.
Он поднимает руку, к которой прикреплен фонарь, и видит ее –
на лице полосы грязи, волосы влажные от пота и растрепанные. Она усмехается,
глядя на него.
Его руки скользят вверх по ее рукам и теплыми чашечками
обхватывают ее плечи, будто прирастая к ним. Куда бы она ни отклонилась сейчас,
он будет с ней. Она подалась всем весом назад, проверяя, последует ли он за
ней, удержат ли его руки ее от падения. Но вот он и сам падает рядом,
изворачиваясь так, что ноги мелькают в воздухе, только его руки и губы с ней,
остальное тело – словно хвост богомола. Фонарь все еще держится на его левой
руке.
