– Нет, Дэвид. Ты слишком… одержим. Я считаю, что совсем
не важно, кто он. Война ведь уже закончилась.
– Тогда я сам сделаю это. Я приготовлю ему
«Бромптонский коктейль». Морфий и алкоголь. Его изобрели в Бромптонской
больнице в Лондоне для раковых больных. Не волнуйся, это не смертельно. Он
быстро всасывается в организм. Я могу смешать его, а ты дашь ему выпить. А
потом введешь ему еще морфий в вену.
Он сидел на корзине, глядя на девушку ясными глазами, с
улыбкой на губах. За последнее время Караваджо стал одним из многочисленных
специалистов по краже морфия. Прибыв на виллу, он сразу вынюхал, где хранятся
медикаменты, и сейчас не мыслил себе жизни без маленьких ампул с морфием. Когда
она впервые увидела эти ампулы, они показались ей очень странными, и она
подумала, что они похожи на маленькие тюбики с зубной пастой для кукол. У
Караваджо были всегда две-три ампулы в кармане, и он делал сам себе укол за
уколом в течение дня. Однажды она наткнулась на него в одном из темных уголков
виллы, где он согнулся и дрожал от передозировки. Его рвало, он смотрел на Хану
и не узнавал ее. Она попыталась заговорить с ним, но он смотрел в пространство.
Он нашел ее металлический стерилизатор. Бог знает, откуда у него взялась сила,
чтобы открыть его.
Однажды, когда сапер порезал ладонь о железные ворота,
Караваджо зубами откусил от ампулы стеклянный кончик, высосал морфий и прыснул
изо рта на смуглую ладонь еще до того, как Кип догадался, что это. Кип
оттолкнул его и сверкнул глазами в ярости.
– Не трогай его, Караваджо. Он мой пациент.
– Да ничего я ему не сделаю. Морфий и алкоголь еще и
облегчат его боль.
(3 кубических сантиметра «Бромптонского коктейля», 3 часа
дня.)
Караваджо вытягивает книгу из обгоревших рук.
– Когда вы потерпели авиакатастрофу в пустыне, откуда
вы летели?
– Я вылетел из района плато Гильф-эль-Кебира. Мне нужно
было забрать одного человека оттуда. В конце августа 1942 года.
– Во время войны? Но к тому времени все экспедиции уже
покинули этот район.
– Да. Оставались только военные.
– Гильф-эль-Кебир?
– Да.
– Где это находится?
– Дайте мне книгу Киплинга… Вот здесь.
На фронтисписе романа «Ким» была карта с точечной линией,
обозначающей путь мальчика и святого старца. Можно видеть часть Индии,
заштрихованный темными полосками Афганистан и Кашмир в окружении гор.
Он проводит рукой вдоль реки Нуми до того места, где она
впадает в море, на широте 23°30'. Продолжая движение на запад, указательный
палец переползает со страницы на грудь и дотрагивается до ребра.
– Вот здесь. Гильф-эль-Кебир, к северу от Тропика
Рака
[72]
. На египетско-ливийской границе.
– Что случилось в 1942 году?
– Я совершил путешествие в Каир и возвращался оттуда.
Мне удавалось незаметно ускользнуть от врагов – по старым картам, находя
довоенные запасы горючего и воды. Я ехал по направлению к Увейнату. Одному было
намного легче. На расстоянии нескольких километров от Гильф-эль-Кебира под
грузовиком что-то взорвалось, и меня выбросило из кабины. Инстинктивно я
покатился по песку, чтобы сбить искры, если они попали на меня. В пустыне
всегда боятся пожаров.
Грузовик от взрыва опрокинулся… Возможно, это была диверсия.
Шпионов вербовали и среди бедуинов, а их караваны продолжали бороздить пустыню,
перевозя из города в город не только пряности или специи, но и государственных
советников. В те дни войны в любой момент среди бедуинов всегда можно было
найти англичан или немцев.
Оставив грузовик, я пошел к Увейнату, где знал место… где
был спрятан самолет.
– Подождите. Вы хотите сказать, что вы там спрятали
самолет?
– Когда-то давно у Мэдокса был старый самолет. Хозяин
облегчил его до предела, но все основные части оставались на своих местах, –
единственным «излишеством» был фонарь, закрывающий кабину, что очень важно для
полетов над пустыней. Когда мы бывали в экспедициях, он учил меня летать. Мы
вдвоем ходили вокруг этого создания из веревок и планок и обсуждали, как оно
будет лететь или менять направление на ветру.
Когда к нам прилетел Клифтон на своем почти новеньком
«Руперте», старушку Мэдокса закрыли брезентом, закрепили колышками и оставили
на приколе там, где она была, – в одном из укромных уголков между гранитными
отрогами к северо-востоку от Увейната. Постепенно ее занесло песком, и никто из
нас не думал, что мы увидим ее снова. Она стала еще одной жертвой пустыни.
Через несколько месяцев, когда мы пролетали там, над северо-восточной долиной,
мы не смогли различить даже никаких очертаний. К тому времени у нас уже был
самолет Клифтона, на десять лет моложе.
– Итак, вы шли к спрятанному самолету…
– Да. Четверо суток. Я оставил человека в Каире и
вернулся в пустыню. Везде шла война. Вдруг все разбились на «группы»: берманны
отдельно, багнольды отдельно, Слатин-Паша сам по себе… Раньше они не раз
спасали друг друга от смерти, а сейчас разделились на лагеря.
Я шел к Увейнату. Я пришел туда в полдень и влез в одну из
пещер на плато. Над колодцем под названием Айн-Дуа.
* * *
– Караваджо считает, будто знает, кто вы, – сказала
Хана.
Пациент ничего не ответил.
– Он говорит, что вы не англичанин. Он работал на
английскую разведку в окрестностях Каира и немного в Италии. Пока его не
схватили. Моя семья знала Караваджо еще до войны. Он был вором. Он верил в
«перемещение вещей». Знаете, среди воров бывают коллекционеры, как среди
исследователей (но таких вы презираете), как среди мужчин, коллекционирующих
свои любовные победы, – так и среди женщин. Но Караваджо не такой. Он был
слишком любознательным и щедрым, чтобы преуспеть в своей профессии. Половина из
тех вещей, которые он крал, не доходила до дома. Он думает, что вы не
англичанин.
Она наблюдает, как спокойно он слушает то, что она говорит;
кажется, будто и не слушает вовсе. Опять где-то путешествует. Точно так же, как
Дюк Эллингтон
[73]
погружен в свои мысли, когда играет «Одиночество».
Она замолчала.
Он дошел до мелкого колодца под названием Айн-Дуа. Сняв с
себя всю одежду, он намочил ее в колодце, потом сам окунулся туда с головой.
Четверо суток путешествия по пустыне измучили его. Развесив одежду на скалах,
он полез дальше, по валунам, оставляя за спиной пустыню, которая тогда, в 1942
году, была ареной сражений, и обнаженным вошел в темноту пещеры.
Его окружали знакомые наскальные рисунки, которые он нашел
несколько лет назад. Жирафы. Домашние животные. Мужчина в нарядном головном
уборе с поднятыми руками. Несколько фигур, по позам которых можно безошибочно
определить пловцов. Берманн был прав, когда утверждал, что на этом месте
плескалось древнее озеро.
