На следующий день, когда он снова лежал, обернутый тканью,
он вновь услышал эти звуки. Когда наступили сумерки и с него сняли войлок, ему
показалось, что к нему приближается голова мужчины на столе, но затем он понял,
что мужчина нес на плечах огромных размеров коромысло, к которому на нитях
разной длины были привязаны сотни маленьких бутылочек. Двигаясь, мужчина словно
находился в центре этого стеклянного занавеса, издающего мелодичные звуки.
Фигура мужчины напоминала одного из архангелов, которых он
пытался рисовать в детстве, недоумевая, как в таком маленьком теле могут
умещаться такие сильные мышцы для огромных крыльев. Мужчина двигался медленно и
осторожно, так что бутылочки почти не раскачивались. Архангел взмахивал крылом,
доставая нужную бутылочку, и накладывал на кожу мази, согретые солнцем словно
специально для облегчения ран. За спиной у него было свечение – синие и другие
цвета, дрожащие в дымке и на песке. Он помнит слабый перезвон стеклянных
бутылочек, разнообразные цвета, царственную походку мужчины и его лицо, похожее
на плоский темный приклад ружья.
На всем караванном пути из Судана в Гизу, который назывался
Дорогой Сорока Дней, его хорошо знали. Он встречал караваны, торговал пряностями
и напитками и странствовал от оазиса к оазису. В своем стеклянном оперении из
бутылочек он шел сквозь песчаные бури, и уши его были заткнуты такими же
пробками, как и его бутылочки, так что он и сам себе казался одним из своих
сосудов, этот врачеватель-купец, этот повелитель мазей, притирок и лекарств от
всех болезней, этот баптист. Он сам приходил к тому, кто нуждался в его помощи,
и устанавливал перед ним свой стеклянный занавес.
Раскинув крылья, он постоял над обгоревшим телом, после чего
воткнул глубоко в песок две палки и, положив на них двухметровое коромысло,
освободился от своей ноши, чтобы приняться за работу. Он подошел к обожженному
летчику, опустился перед ним на колени и, положив свои холодные ладони на его
шею, какое-то время сидел так, не двигаясь.
Затем, соединив подошвы ног, сделал из них подобие чашечки.
Откинувшись назад и даже не глядя на бутылочки, нашел те, которые были нужны.
Вытащив зубами пробки и держа их во рту, он смешивал содержимое бутылочек в
импровизированной чаше. Запахи вырвались на волю. Это были запахи моря,
ржавчины, индиго, чернил, речной тины, крушины, формальдегида, парафина, эфира.
Потоки воздуха подхватили их и разнесли по округе, и, почуяв их, где-то вдалеке
заревели верблюды. Он начал втирать в кожу на груди пациента пасту
зелено-черного цвета. К ней был примешан порошок из растолченной кости павлина,
который он выменял в одном из старых поселений к западу или к югу отсюда, зная,
что это самое сильнодействующее целительное средство при ожогах.
Дверь между кухней и полуразрушенной часовней вела в
библиотеку овальной формы. Внутри ничто не напоминало об опасности, кроме
огромной глубокой дыры в дальней стене – след от артобстрела двухмесячной
давности. А в общем, комната уже свыклась с этой раной, молчаливо принимая и
вбирая в себя капризы погоды, свет вечерних звезд и голоса птиц. В библиотеке
были диван, рояль, накрытый серой простыней, чучело медвежьей головы на стене и
полки с книгами до самого потолка. Полки, расположенные ближе к развороченной
стене, разбухли от дождя и согнулись под тяжестью книг. Молния тоже была частой
гостьей в этой комнате, нанося краткие визиты и освещая зачехленный рояль и
ковер.
В дальнем углу находилась застекленная створчатая дверь,
которой когда-то пользовались, а сейчас забитая досками. Если бы она была
открыта, из библиотеки можно было бы попасть в лоджию, потом, спустившись по
тридцати шести шатким ступенькам вниз, пройти мимо часовни туда, где когда-то
давно красовался луг, а сейчас это место избороздили рубцы от зажигательных
бомб и фугасок. При отступлении немцы заминировали многие дома, поэтому ради
безопасности двери и в остальные неиспользуемые комнаты были тоже забиты.
Проскользнув в темноту библиотеки, она знала, какие
опасности могут подстерегать ее здесь. Внезапно ощутив тяжесть своего веса на
дощатом полу, она снова подумала, что этого могло бы вполне хватить, чтобы
привести в действие механизм заложенной где-нибудь под полом мины, и тогда все,
что останется от нее, – яркая вспышка от взрыва и рваная дыра в потолке.
Подойдя к полке, она с трудом вытащила из массы слипшихся
книг одну. Ее усилия были вознаграждены яркой обложкой с аквамариновым небом и
озером и индейцем на переднем плане. В полумраке комнаты она прочла название –
«Последний из могикан». Затем, словно боясь побеспокоить кого-то, кто был в
комнате, она пошла назад, осторожно наступая на свои следы в целях
безопасности, а может, придумав для себя игру в невидимку. Закрыв дверь, она
поставила доски – сигнал предупреждения – на место.
В комнате английского пациента она села в нише окна, на
границе разрисованных стен с одной стороны, и долины, расстилающейся внизу, – с
другой. Она открыла книгу. Страницы слиплись от влаги, и она почувствовала себя
Робинзоном Крузо, нашедшим утонувшую книгу, которую волны выбросили на берег, а
солнце высушило на песке. «Повествование о 1757 годе. Иллюстрации Н. С. Виета».
Как во всех лучших книгах, в этой был список иллюстраций, а под каждой из них –
строчка из текста.
Она погрузилась в чтение, зная, что это закончится
ощущением, будто она прожила кусок чужой жизни, сотканной из событий,
протянувшихся на двадцать лет, а тело ее будет казаться переполненным грустью,
смущением и досадой, словно она проснулась с чувством тяжести оттого, что не
может вспомнить, что ей приснилось.
* * *
Этот небольшой итальянский городок на холмах, стоящий на
страже северо-западного направления, находился в осаде более месяца.
Заградительный огонь был сконцентрирован на двух виллах и мужском монастыре,
окруженных яблочными и сливовыми деревьями. Одной из них была вилла Медичи
[5]
,
где жили генералы. А как раз над ней, выше по склону, располагалась вилла
Сан-Джироламо, где прежде был женский монастырь, толстые надежные стены
которого сделали ее последним оплотом германской армии. Здесь размещались сто
человек. Когда городок начал разлетаться на части от взрывов, как корабли в
морской битве, солдаты перебазировались из походных палаток, разбитых в саду, в
уже переполненные комнаты старого женского монастыря. Была разрушена часовня.
Стены верхнего этажа обвалились от взрывной волны. Когда этот дом, наконец,
перешел в руки союзников и здесь определили место прифронтовому госпиталю,
лестница на третий этаж уже вела в никуда, хотя сохранились часть трубы и
крыши.
При эвакуации госпиталя на юг, в более безопасное место, она
и англичанин категорически отказались ехать вместе со всеми и настояли на том,
чтобы остаться здесь. На вилле было холодно, отсутствовало электричество. В
некоторых комнатах, выходивших окнами на долину, разрушены стены. Часто, открыв
дверь в какую-нибудь из комнат, она видела там притулившуюся в углу кровать,
промокшую от дождя и заваленную листьями. А иногда дверь открывалась просто в
долину, потому что и комнаты уже не было. В иных из тех, что остались,
гнездились птицы.
