Сапер выкатил трофейный мотоцикл и надел на руку повязку
темно-малинового цвета. Старик сел сзади, крепко обхватив его за плечи, и они
поехали в обратном направлении, через города Урбино, Анжиари, которые казались
сейчас такими мирными и спокойными, вдоль по извилистому гребню горной гряды,
которая, словно хребет, проходила по Италии с севера на юг, и спустились по ее
западному склону до Ареццо. Площадь ночью была пуста. Сапер поставил мотоцикл
перед церковью. Он помог профессору слезть, собрал свое оборудование, и они
вошли в церковь. Здесь было темно и холодно. Звук его ботинок гулко отдавался в
просторном зале. Он снова вдохнул запах камня и дерева. Он зажег осветительный
патрон и подвесил блоки тали к колоннам над нефом, затем выстрелом вогнал рым с
продетой в него веревкой в деревянную балку под потолком. Профессор с
удивлением наблюдал за ним, время от времени вглядываясь вверх, в темноту.
Молодой сапер обошел вокруг старика, обвязал его веревкой вокруг талии и по
плечам, приладил к его груди маленький зажженный патрон, а сам, грохоча
ботинками, побежал по ступенькам наверх, где был другой конец веревки.
Схватившись за веревку, он спрыгнул вниз, в темноту, при этом старик взлетел
вверх. Сапер, коснувшись пола, начал медленно натягивать веревку, так что профессор
смог рассматривать фрески с расстояния менее метра. Осветительный патрон
создавал вокруг его головы сияние, подобное нимбу. Все еще держа н натягивая
веревку, сапер медленно шел вперед, пока профессор не оказался перед фреской
«Бегство императора Максентия».
Через пять минут он опустил профессора, потом зажег еще один
патрон и сам поднялся вверх, под купол, к синеве нарисованного неба и золотым
звездам, которые запомнил раз и навсегда с того самого момента, когда увидел их
в полевой бинокль. Взглянув вниз, сапер увидел усталого профессора на скамье.
Сейчас он ощутил не высоту, а глубину церковного здания, ее прозрачность,
пустоту и темноту колодца. Осветительный патрон брызгал искрами, словно
волшебная палочка. Он подтянулся к лицу своей царицы, Царицы Печали, и,
протянув коричневую руку, увидел, как она мала на фоне ее гигантской шеи.
* * *
Сикх устанавливает палатку в глубине сада, на том месте,
где, по твердому убеждению Ханы, когда-то росла лаванда. Она нашла там сухие
листья, растерла их в ладонях п определила по запаху, что это лаванда. Время от
времени, после дождя, она слышит слабый аромат лаванды, исходящий от земли.
Сначала он совсем не бывает в доме. Только проходит мимо,
отправляясь по своим делам на обезвреживание очередной бомбы или минного поля.
Всегда вежлив. Легкий кивок головы. Хана смотрит, как он моется над тазиком с
дождевой водой, аккуратно поставленным на солнечные часы. Водопровод, который в
мирное время использовался для полива грядок с рассадой, не работает. Она видит
обнаженное коричневое тело, когда он льет на себя воду. Днем ей заметны только
его руки в армейской рубашке с короткими рукавами и автомат, с которым он не
расстается даже сейчас, когда военные действия для них уже, кажется,
закончились.
Иногда он принимает различные позы с автоматом, явно любуясь
собой: то немного опустит его, то повернет локтем, повесив его на плечи.
Почувствовав, что она наблюдает за ним, сикх-сапер резко оборачивается. Он еще
не избавился от своей настороженности, останавливается перед всем, что кажется
ему подозрительным, зная, что девушка наблюдает за ним, и словно заявляя
обитателям виллы, что он обеспечит им безопасность.
Его самоуверенность действует успокаивающе не только на нее,
но и на всех в этом доме, даже на Караваджо, хотя дядюшка Дэвид часто ворчит по
поводу того, что сапер постоянно напевает американские песенки из вестернов,
которые выучил за три года войны. Другой сапер, который появился тогда, в
грозу, вместе с ним, Харди, расквартирован где-то ближе к городу, но она
видела, что работают они вместе, иногда заходят и сад со своими миноискателями.
Собака привязалась к Караваджо. Молодой сапер иногда бегает
с ней по аллее, но дальше этого его вежливость не идет. Он не кормит собаку,
будучи убежденным, что она сама должна найти себе пропитание. Если у него
появляется что-нибудь, он съедает это сам. Ночью он иногда спит у парапета,
выходящего на долину, заползая в палатку, только когда идет дождь.
Он, в свою очередь, видит, как Караваджо бродит по ночам, и
пару раз идет за ним на расстоянии. Но однажды Караваджо останавливает его и
говорит: «Не следи за мной». Сикх начинает отрицать это, но пожилой мужчина
успокаивает его, приложив руку к его губам, и он понимает, что Караваджо видел
его и в позапрошлую ночь. В любом случае, слежка была просто остатком привычек,
которым его научила война. Точно таким же, как и желание сейчас, например,
метко пальнуть из автомата по цели. Время от времени он целится в нос
скульптуры в саду или в одного из коричневых ястребов, парящих в небе над
долиной.
В душе он все еще мальчишка. Он с жадностью набрасывается на
еду, а потом так же порывисто вскакивает, чтобы почистить и убрать тарелку,
позволяя себе только полчаса на ланч.
Она наблюдала его за работой в саду, когда он шел со своим
миноискателем между деревьями, осторожно и медленно, словно кот, подбирающийся
к добыче. Когда он пьет чай, сидя напротив нее за столом, она обращает внимание
на загорелую кожу его запястья, на котором позвякивает тонкий браслет – «кара».
Он никогда не рассказывает об опасности, которая
подстерегает его на каждом шагу. Время от времени, услышав грохот взрыва, они с
Караваджо выскакивают из дома, при этом у нее замирает сердце от страха. Иногда
она подбегает к окну, замечает, что Караваджо уже на улице, и вместе они видят
сапера, который работает на террасе, увитой зеленью. Он слишком занят, чтобы
повернуться к ним, но знает, что они видят его, и просто машет им рукой в знак
того, что с ним все в порядке.
Однажды Караваджо зашел в библиотеку и увидел сапера высоко
под потолком, где в углу, над бордюром, он обнаружил ловко устроенную очередную
мину-ловушку и уже перерезал проволочку взрывателя, – у Караваджо была
профессиональная привычка сразу охватывать взглядом всю комнату, от пола до
потолка, – а молодой сапер, не сводя взгляда со взрывного устройства, вытянул
ладонь и щелкнул пальцами, останавливая Караваджо, предупреждая его об
опасности и давая знак выйти из комнаты.
Он все время что-то мурлычет или насвистывает, особенно
когда лежит на парапете, глядя в небо на проплывающие облака. «Кто это
свистит?» – как-то спрашивает английский пациент. Он еще не знает, что у них
появился еще один житель, и не видел его.
Сикх всегда шумно входит на кажущуюся пустой виллу. Только
он один из всех ее обитателей носит военную форму. Рано утром он появляется из
палатки, опрятный, ботинки начищены до блеска, тюрбан симметрично сидит на
голове, пуговицы и пряжки блестят, и отправляется на работу. Когда его
миноискатель обнаруживает монету, молодой сапер на время рад забыть об
опасностях и громко хохочет. Кажется, он бессознательно любуется своим телом,
своей подтянутостью, когда наклоняется, чтобы поднять упавший кусок хлеба,
проводя по траве костяшками пальцев, или когда рассеянно вертит своим
автоматом, словно огромной булавой, шагая в деревню по дороге, обсаженной
кипарисами, чтобы встретиться с другими саперами.
