— Флуктуации, — вставил Бейли.
— Именно, — вновь согласился Кирби. — И во время флуктуаций возникал контакт с существами из этого времени… может, даже с людьми из предыдущих переходов, скажем, в 1897 и 1935 годах. Когда они вроде бы уходили сквозь стену, на самом деле заканчивалась флуктуация, и они возвращались в свое время.
Бейли подумал о юной Софи Пендлтон, вприпрыжку спускающейся по этой самой лестнице, направляющейся на кухню, чтобы полакомиться льдом, привезенным развозчиком. «Старый дедушка Коль был веселый король…»
С твердой решимостью, которая в других обстоятельствах могла бы и позабавить, Падмини Барати заявила: «Я не собираюсь умирать в этом жутком месте. Я поставила перед собой важные цели и очень хочу их достигнуть. Скажите мне, доктор Игнис, можете вы предположить, сколько времени нам еще здесь оставаться?»
— Сайлес, вы знаете историю дома. Как долго? — Кирби переадресовал вопрос Кинсли.
— Понятия не имею. Мне только известно, что выжившие возвращались. Эндрю Пендлтон. Некоторые из Остоков.
Двумя минутами раньше мужчина, которого нельзя убить, сказал, что обратный переход произойдет через шестьдесят две минуты. По часам Бейли, в 19.21. Сейчас они показывали 18.21.
— Я не могу точно объяснить, почему так, но думаю, что мы будем в большей безопасности на третьем этаже. И теперь, когда мы все вместе, нам надо все обсудить и попытаться найти выход.
Прибыв в квартиру сестер Капп, они обнаружили, что ни женщин, ни детей там нет.
* * *
Микки Дайм
Из стен доносились бормочущие голоса. А почему бы нет? Теперь могло произойти что угодно. Никаких правил больше не существовало.
Его мать говорила, что правила для слабых разумом и телом, для тех, кого надо контролировать во имя порядка. Она говорила, что для интеллектуалов, для истинных властителей умов и повелителей культуры, правила и абсолютная свобода несовместимы.
Но он не думал, что мать имела в виду и законы природы. Он не думал, что абсолютная свобода подразумевала и отрицание закона всемирного тяготения.
Чуть раньше Микки несколько минут стоял у окна, глядя во двор. Внизу все изменилось. Не в лучшую сторону. Внизу все выглядело адом. Кто-то нес за это ответственность. Кто-то сделал что-то плохое. Кто-то показал себя некомпетентным дураком.
Оставалось только подождать, пока мать Микки узнает о том, что произошло, что бы это ни было. Она терпеть не могла некомпетентных дураков. Всегда знала, как с ними себя вести. Только подождите. Ему не терпелось увидеть, что сделает его мать.
Том Трэн прошел по извилистой тропе. В плаще и шляпе с широкими полями. Дождь давно уже не лил, а он все равно оделся для мокрой погоды. Что за идиот.
Том Трэн управлял «Пендлтоном». Ему платили хорошие деньги, чтобы поддерживать особняк в идеальном состоянии. Если кого-то и следовало винить за случившееся, так это Тома Трэна.
Микки попытался открыть окно, чтобы пристрелить Тома. Если бы убийство Тома не помогло все исправить, тогда ничто бы не помогло. Но окно не открывалось. Ручку заклинило.
Во дворе Том Трэн добрался до двери первого этажа. Микки подумал о том, чтобы спуститься вниз и пристрелить Тома. Не имело значения, где он пристрелил бы Тома, в здании или вне его. Главное — пристрелить, и все встанет на свои места.
Прежде чем Микки сдвинулся с места, на извилистой тропе появился кто-то еще. Какая-то тварь. Он совершенно не разбирался в биологии — за исключением секса, разумеется, тут он знал практически все, — но не думал, что такое страшилище можно найти на картинке в университетском учебнике. Кем бы оно ни было, Микки хватило одного взгляда, чтобы понять, что убить его не так-то просто.
Реальность теперь совершенно вышла из-под контроля. Он повернулся спиной к окнам. Просто не мог больше смотреть на то, что творилось во дворе. Какое-то время постоял, не зная, что с этим делать.
И пока он отсекал изменившийся мир от своего разума, в него вошли Спаркл и Айрис, еще более яркие и живые, чем всегда. Такие искушающие. Да, их породила его фантазия, но они смотрели на него так вызывающе, так пренебрежительно. Они пришли в его разум без приглашения, да еще посмеивались над ним. Раз уж ему требовалось надеть на реальность ошейник, для начала он мог вразумить писательницу и ее дочь.
Вразумить. Слово это напомнило ему о дурацкого вида профессоре, докторе Игнисе, который, прости господи, носил галстук-бабочку и пиджак с заплатами на локтях. В свое время у Игниса была собака. Большой лабрадор. Он прогуливал пса на поводке. Иногда пес рычал на Микки. Игнис извинялся, говорил, что раньше пес никогда ни на кого не рычал. Игниса тоже следовало пристрелить. Возможно, с его смертью все бы и наладилось.
Но сначала, при условии, что этот ушедший не в ту степь мир будет и дальше отвергать его, он должен найти Спаркл и Айрис, если они еще в «Пендлтоне», и заставить их заплатить за все это, как пятнадцатью годами раньше он заставил заплатить трех других женщин. Микки решил, что убьет их так жестоко, как не убивал никого раньше. И уж их смерть точно все исправит.
* * *
Уинни
По всей комнате светящиеся грибы пульсировали в такт пению, медленнее, но все-таки напоминая мерцающие огни танцплощадки в каком-то старом, глупом дискофильме. Правда, от вида этих грибов желание потанцевать не возникало. Они вызывали совсем другое желание — побыстрее убраться отсюда. Становясь более яркими и тускнея, они отбрасывали свои тени на все поверхности, создавая иллюзию, будто повсюду ползают мерзкие твари.
В отличие от большинства стен в квартирах «Пендлтона», в этой комнате их оштукатурили, а не облицевали гипсовыми панелями «Шитрок». Теперь стены и потолок покрывали трещины. Они змеились и светились изнутри, словно в стенах располагались источники света, только не желтоватого, идущего от грибов, а зеленого.
Уинни не мог сказать, знала ли Айрис, что он рядом с ней. Если обычно она стояла, ссутулившись и опустив голову, то теперь расправила плечи и откинула голову назад, правда, закрыв глаза, словно полностью растворилась в бессловесном пении неведомой девочки. Уинни уже понял, что ошибался, думая, что поет сама Айрис.
Нет, поющая девочка, похоже, находилась за стенами, там, где горел зеленый свет. Не за одной стеной — за всеми четырьмя. Звук накатывал со всех сторон, как в идеальной квадросистеме. В непосредственной близости эта бессловесная песня звучала еще более жутко, чем раньше, когда он шел на звук по верхнему уровню квартиры Гэри Дея. Уинни очень уж легко мог представить себе маленькую мертвую девочку, чье тело не похоронили: безумный убийца упрятал ее в стены. Она даже могла попасть в стены еще живой и какое-то время молить о пощаде, так что теперь в стенах находилось не только ее тело, но и призрак, обезумевший от того, что саму девочку убили таким изуверским способом.
Увлеченность чтением несла в себе определенную опасность: от чрезмерного количества прочитанных книг воображение раздувалось, как тело бодибилдера от стероидов.
