По этой причине он бросился за Айрис, когда та исчезла за дверью в дальней стене соседней комнаты. Но этот поступок еще не превратил его в героя. Он находился у подножия тысячефутового обрыва, а герои стояли на вершине. Он же только начал подъем. И еще, от героя требовалась не только храбрость, но и способность быстро соображать и принимать правильные решения. Вот и ему следовало дать знать другим, что Айрис покинула комнату, но он подумал об этом лишь после того, как проскочил арку и очутился в соседней комнате. А потом, прежде чем он успел открыть рот, его мать, и миссис Сайкс, и две старые женщины закричали одновременно. Умный герой не стал бы ничего предполагать, он всегда все знал наверняка, но Уинни предположил — глупец, глупец, — что они зовут его и Айрис и уже бегут за ними. Поэтому задерживаться не стал, пересек эту комнату, выскочил в коридор. Впереди Айрис плечом толкнула вращающуюся дверь. Следом за ней он пробежал кухню, комнату-прачечную, миновал дверь черного хода квартиры и оказался в коротком коридоре третьего этажа.
Айрис исчезла. Она не настолько опережала Уинни, чтобы успеть добежать до угла и свернуть в длинный коридор. А если бы и успела, он бы слышал ее шаги. Но в коридоре царила тишина.
Слева от Уинни находился лифт, из кабины которого он не так давно выскочил в самый последний момент. Если Айрис вошла в ожидающую на этаже кабину, то уже превратилась в пищу для червей.
Справа он видел вход в квартиру Гэри Дея. Дверь в нее вышибли.
Внезапно из этой квартиры донесся голос, высокий и нежный, девичий голос, возможно, Айрис, хотя он никогда не слышал, чтобы девочка произнесла хоть слово. Она напевала мелодию, без слов, просто на-на-на, ля-ля-ля и что-то подобное. Громким шепотом Уинни позвал ее по имени, потом еще громче, но Айрис не ответила. Песенка была не из веселых. Услышав такую песню и пойдя на голос, не следовало удивляться, увидев, что поет маленькая девочка в заплесневелом погребальном платье, с зелеными пятнами на коже, со щепками гроба и землей, застрявшими между зубами. Никто не вышел следом за ним из квартиры сестер Капп. Где его мама? Где миссис Сайкс?
Если человек придает такое важное значение выбору трудного пути, он уже не может останавливаться, двинувшись по нему, не может останавливаться, когда путь становится очень уж трудным, а рядом нет матери, которая окажет столь необходимую поддержку. Такой человек и есть маменькин сынок, и если он не может продолжить путь, то ему самое время найти унитаз и сунуть в него голову.
Пела вроде бы девочка, все верно, но девочка, которая что-то собиралась сделать, потому что песня эта ничем не напоминала песню сирен, заманивающих моряков на острые подводные скалы, где они и находили свою смерть. Уинни до моряка еще не дорос, не дорос и до того, чтобы привлечь внимание какой-нибудь горячей сирены. И Айрис никак не тянула на сирену, зато в силу особенностей своей психики легко могла попасть в беду и погибнуть. В этот критический момент Уинни быстро решил, что отступление принесет с собой тренировки в команде рестлеров школы миссис Грейс Лайман, саксофон с него ростом и музыкальную карьеру. Он миновал порог, прошел по лежащей на полу двери, закачавшейся под ним, и двинулся дальше сквозь тусклый свет грибов в поисках певицы.
* * *
Спаркл Сайкс
Дымок и Пепел выглядели практически одинаково, чуть-чуть отличаясь ушками и оттенком шерсти на грудке. Но когда Эдна заметила, что с ними происходит, когда все увидели это через долю секунды после того, как Эдна издала сдавленный крик отвращения, Дымок и Пепел более не выглядели как кошки, не говоря уже о том, чтобы походить друг на друга. Что-то в них влезло, а теперь выползало наружу и, выползая, кардинально их меняло. Они трансформировались по-разному, объединяло их только одно — оба являли собой биологический хаос. Тело ящерицы, лапы паука, свиное рыло, рот над носом, подрагивающие усы-антенны, хвост скорпиона… будучи писательницей, причем писательницей, добившейся успеха, Спаркл нечасто видела литературу в жизни, обычно — жизнь в литературе, но трансформация котов напомнила ей некоторые произведения Томаса Пинчона,
[38]
шесть жанров в одном флаконе, ужас, вылезающий из ужаса с лихорадочной радостью нигилистического эпатажа ко всему.
Десять секунд она стояла, парализованная и зачарованная новыми, но ничуть не улучшившимися Дымком и Пеплом. Потом повернулась к Айрис, протянув к ней руку, чтобы обнять девочку, несмотря на панику, которую могло вызвать прикосновение, но не обнаружила Айрис ни на прежнем месте, ни вообще в комнате… словно девочка так живо представила себе лес, что ушла в него через волшебную дверцу вместе с олененком. И взяла с собой Уинни.
Туайла осознала, что детей нет, в тот самый момент, когда Спаркл сделала это открытие, и страх, когда их взгляды встретились, молнией перелетел из глаз одной в глаза другой. Через микросекунду они бы уже сорвались с места, зовя свою девочку, своего мальчика, в отчаянии обыскивая этот «Пендлтон» далекого будущего, этот дом ужасов, но вместо этого по-сестрински обнялись, а не-Дымок и не-Пепел взбесились.
* * *
Хулиан Санчес
За последние сорок лет он заключил мир со слепотой, и темнота стала его другом. Без визуальных образов, которые отвлекали, хорошая музыка превратилась в великую архитектуру звука, среди которой он и шагал. Аудиокниги стали мирами, в которые он переселялся целиком и полностью, вплоть до того, что мог оставлять там свои следы. И думая о себе, о жизни, о том, что придет после, он проник в эти неведомые потемки глубже, чем любой зрячий, и обнаружил там невидимый свет, лампу, с помощью которой и находил путь сквозь годы.
Теперь, прижавшись ухом к штукатурке, слушая угрожающие голоса, которые доносились из стен, Хулиан надеялся, что эта лампа, горящая внутри, не позволит страху разрастись в слепящий ужас. Невежество — отец паники, знание — отец умиротворенности, и ему требовалось найти соседей, которые объяснили бы, что происходит.
Вдоль стены он вышел в прихожую, добрался до входной двери, нашел ее приоткрытой, хотя оставлял запертой. Но, если вся мебель могла исчезнуть в мгновение ока, если чистый пол в один момент становился грязным, не имело смысла волноваться из-за того, что замки отпирались сами по себе.
Прежде, выходя из квартиры, он всегда брал с собой белую трость, потому что окружающий мир знал не так хорошо, как свои комнаты. Но трость более не стояла у столика в прихожей, и не было смысла искать ее на полу, потому что столик из прихожей тоже исчез. Трость не могла упасть или стоять где-то в другом месте, она разделила участь всей мебели.
Голоса в стенах замолчали, как только Хулиан переступил порог и вышел в общий коридор. И это место разительно изменилось, стало пустым и неприветливым. Он полагал, что нет здесь теперь ни столиков, ни картин, ни ковровой дорожки. Новые запахи накладывались друг на друга: острый и резкий, который он не мог идентифицировать, прогорклый растительного масла, так долго открытого воздействию воздуха, что оно превратилось в желе, пожелтевших от времени книжных страниц, пыли, плесени…
