Разнообразие — не соль жизни. Это мать беспорядка.
Индивидуальность — не признак свободы. Это свидетельство упадка.
Свобода — рабыня хаоса. Объединение — это порядок, все думают и действуют как единое целое.
Скоро несовершенная мать и еще более несовершенная дочь станут одним, с них сдерут все индивидуальное. Их гордость, и надежда, и страх окажутся такими же бессмысленными, как сама их жизнь.
Одновременно с матерью и дочерью пожилые сестры узнают, что за деньги безопасность не купишь, что все человеческие достижения — пшик, что значение имеет лишь Земля, а не такие паразиты, как все они, населяющие ее, Земля — во всем своем великолепии.
Под земной корой толщиной в 1700 миль находится море расплавленных железа и никеля глубиной в 1400 миль, и движение этого моря генерирует магнитное поле планеты. Проявления этого поля, мерцающие синие всполохи ночью и даже в пасмурные дни, когда-то привлекли индейцев на Холм Теней. Каждые тридцать восемь лет глубинные конвекционные потоки в этом океане расплавленного металла создают необычно высокую приливную волну энергии. Дефект в структуре пространства-времени, червоточина, над которой построен «Пендлтон», — потайная дверь, которая большую часть времени закрыта на защелку. Но цунами магнитной энергии открывало ее раньше и очень скоро откроет снова.
Я жду этого момента.
Глава 16
«У Топпера»
На другой стороне улицы Теней, в половине квартала вниз по склону, располагался ресторан «У Топпера», где готовили отличные стейки. В отделке зала преобладали белый и черный цвета, из материалов предпочтение отдавалось стеклу и нержавеющей стали. В черно-белой гамме выдерживалась и униформа официантов, а цветовое разнообразие вносила только посуда — имитация «Тиффани» — да приготовленные блюда.
В примыкающем к ресторану баре Сайлес Кинсли сидел в кабинке у окна. Здесь освещение отраженным светом, еще более искусное, чем в ресторане, подчеркивало форму и добавляло блеска каждой отражающей поверхности.
Они с Норой частенько приходили сюда, чтобы съесть стейк, иной раз просто чего-нибудь выпить. В первый год после ее смерти он не побывал тут ни разу, боясь, что воспоминания будут слишком болезненными. Теперь же приходил именно потому, что воспоминания о тех местах, где они бывали вдвоем, поддерживали его. Чем больше времени проходило после ее ухода, тем ближе к Норе он себя ощущал, возможно, потому, что он быстро приближался к собственной смерти, которая соединила бы его с ней.
Хотя рабочий день закончился далеко не везде, народу в баре уже хватало. Скорее всего, люди больше стремились укрыться от грозы, чем снять накопившееся за день напряжение. Сайлес не практиковал уже много лет, но по-прежнему обращал внимание на говорящие мелочи, которые могли подтвердить или опровергнуть свидетельские показания. При текущем ужасном состоянии экономики, во времена стремительных перемен и лишенного здравого смысла насилия, некоторые тонкости, подмеченные в наряде и манерах посетителей бара, подсказывали Сайлесу, что они хотели забыть проблемы не только рабочего дня, но и эры, в которой живут, потому и выбрали именно это заведение. Здесь заводили музыку времен больших оркестров, Гленна Миллера, Бенни Гудмана, Арти Шоу. Наибольшей популярностью пользовались мартини, джин с тоником, сингапурский слинг,
[12]
которые с удовольствием пили в 1930-х годах, а не слабенькое белое вино и низкокалорийное пиво этого безрадостного, одержимого здоровым образом жизни века. Нарушая закон, некоторые приносили с собой пепельницу, совсем как в годы «сухого закона» бутылки в пакетах из плотной, коричневой бумаги, и курили. Ни администрация, ни другие посетители не жаловались. Настроение бунта чувствовалось очень даже явственно, хотя многие не понимали, против чего они желают бунтовать.
В кабинке Сайлес сидел лицом на восток, к вершине холма, и сквозь дождь видел огни «Пендлтона». Напротив него расположился Перри Кайзер, работавший прорабом компании, которая реконструировала «Белла-Висту» в 1973 году. Кайзеру только что принесли мартини, и он собирался отведать его, прежде чем начать рассказ.
Крупный мужчина, с годами он не набрал вес. Если б не лысая голова и седые усы, выглядел бы он так, будто по-прежнему работает на строительной площадке. В баре он и Сайлес по возрасту намного превосходили остальных, и только они двое помнили, как свинг, который играли большие оркестры, завоевал все танцевальные площадки и доминировал в музыкальных радиопрограммах.
Сын Перри Кайзера, Гордон, работал в адвокатской конторе «Кинсли, Бекинсейл, Гюнтер и Фортис» в 1980–1990-х годах, задолго до того, как Сайлес вышел на пенсию, потерял жену, переехал в квартиру, где сейчас жил, и увлекся историей «Пендлтона». Он не встречался с Перри Кайзером, когда Гордон работал под его руководством, но достаточно близкого знакомства с сыном оказалось достаточно, чтобы отец согласился поговорить об одном событии прошлого, пусть раньше он об этом никому ничего не рассказывал.
Прелюдия не затянулась: несколько фраз о Гордоне, погоде и старости. Второй глоток мартини, и Перри Кайзер перешел к теме, которая и свела их вместе.
— Когда реставрируются старые дома — театр, школа, административное здание, большой особняк, вроде «Пендлтона», выясняется, что в прошлом здесь кто-то да умирал. Обычно не насильственной смертью. Несчастные случаи, инфаркты, инсульты, все такое. И очень часто в большой команде, которая занята на стройке, находится парочка парней, обожающих истории о призраках. Они их не выдумывают, я не утверждаю, что выдумывают, но, если о доме, который реконструируется, такие истории ходят, эти парни их знают. И обычно рассказывают во время обеденного перерыва. На стройплощадке случаются мелкие происшествия, никто на них не обращает никакого внимания, но в какой-то момент их начинают воспринимать слишком серьезно. Даже здравомыслящие люди думают, что видели что-то эдакое… более того, действительно верят, что видели. Понимаете, о чем я?
— Предварительная установка, — кивнул Сайлес. — Сила внушения.
— Да. Но «Пендлтон» — совсем другая история. Что-то действительно случилось там в семьдесят третьем, в конце ноября, первого декабря. Я потерял лучшего плотника, он подал заявление об уходе из-за того, что увидел. Даже не захотел говорить об этом, просто написал заявление и ушел. Другие парни, трезвые и здравомыслящие, утверждали, что видели, по их словам, людей-теней. Черные силуэты пересекали комнаты, появлялись в коридорах, проходили сквозь стены, быстрые, будто кошки, такие быстрые, что глаз их едва улавливал.
— Вы их видели?
— Нет. Я — нет, — Кайзер оглядел других посетителей бара, замялся, словно не хотел продолжать, словно засомневался, а надо ли рассказывать об этом кому-то еще. — Людей-теней я не видел.
Сайлес решил чуть нажать.
— Вы сказали «в конце ноября, первого декабря». Вы точно помните, в какие дни все это произошло?
