Ниша в стене. Пространство. Я пошел туда и краем глаза заметил его: труп, бесформенную кучу у ножек стола. В голове рывком провернулись мельничные жернова, я охнул, развернулся, прищурившись.
Тюк с ветошью лежал у стола.
Глубоко вздохнув, я пошел в коридор, не спеша, выуживая новую сигарету.
Узкая ниша в стене, рядом стоит лист фанеры. И ничего.
Я поставил в нишу левую ногу и заглянул туда. Темно, но можно разглядеть бетонные стены и пол. Пустота. То есть одну полоску я таки снял и внутрь заглянул, а вот все, что было после того, как я попал в пространство…
Я четко знал одно: для того чтобы окончательно доказать себе тот факт, что действительность единственна и стабильна, мне надо влезть туда, в эту нишу. В самый центр, так сказать, зияющей пустоты.
Ну и влез.
Ворота приоткрылись и появился мастер Руслан, в пуховике, теплых шерстяных брюках и армейских ботинках. Стянул вязаную шапочку, отряхивая с плеч и груди снег, пошел ко мне. Я как раз стоял боком, одной половиной тела в коридоре, а другой в нише, и открывал коробок, чтобы наконец закурить.
– А ты что так рано? – спросил я.
Руслан был пьян, его слегка покачивало.
– Да календари эти… – проворчал он, расстегивая пуховик. – Сейчас еще и такси где-то найти. Заказчик потребовал первого числа до обеда эти календари ему привезти. Я прям из-за стола. Слушай… – Он остановился рядом, глядя на меня с пьяным удивлением. – А чего это ты тут? А стенку чего раскурочил?
– Ремонт делаю, – ответил я, закуривая.
– Еще, кроме тебя, здесь кто-то есть?
– Не-а. Кто ж сюда припрется в такую рань? Вот ты разве что…
Я сел спиной к нише, так и не заглянув в нее. Если бы сейчас, допустим, он меня толкнул или я сам откинулся назад, то упал бы как раз в нишу.
– Точно никого больше нет?
– Не.
– Ясно.
…поднял взгляд на Руслана, который достал из-под пуховика ножик с коротким узким лезвием. Он его всегда с собой таскает и вечно им поигрывает, хоть ему уже не раз говорили, что это опасно. Лезвие очень острое. Он встал рядом, внимательно глядя на меня. Словно примеривался.
Но я только один раз быстро взглянул на него, а потом отвел взгляд. Я на него не смотрел больше – чего мне на него смотреть? Не хочу. Что-то меня беспок этой ситуации, только я пока не мог понять – что
Пищевая цепочка
Они заставляли биться сердца и волновали умы. Их отец, породивший множество детей, великолепных, но не столь совершенных, недавно умер. Когда их не исполняли, они не исчезали, ибо жили в памяти людей. А когда в амфитеатре Централи Искусств на тропосферном этаже Высотки электронные смычки ударяли по струнам, когда киборг-виолончель начинала играть на самой себе и стробоскопические машины порождали волны интерференции – они расцветали в сиянии световой музыки, наполняя собой пространство и сознание слушателей. Они были произведением нового века: светомузыкальная мультипьеса «Отсчет звезд в эпоху Космогенеза». «Звезды» – так просто, но не фамильярно называли их некоторые. «Звезды» являлись последовательностью сигналов, которая после раскодировки с помощью оркестровых инструментов превращалась в каскад гиперциклов, зрительных и слуховых, настолько семантически сложных и изощренно-гармоничных, что их можно назвать разумными, хотя разум этот слишком отличен от человеческого. Воспринимать их могли лишь люди с обширными культурно-историческими познаниями и богатой музыкальной эрудицией.
«Звезды» были инфотом, самоосознанным информационным объектом. Можно сказать, что они имели размерность во времени, а не в пространстве – их «рост» составлял примерно восемьдесят минут. Для исполнения пьесы требовалось великое мастерство, и потому она звучала не часто. Известно, что светомузыкальное произведение невозможно записать во всей его полноте, так как при копировании на бездумные физические носители и воспроизведении с них теряется что-то неуловимое, но крайне важное, отсутствие чего делает копию мертвой. В этом особенность выдающихся мультипьес: их способны играть немногие, только после длительных репетиций, и скопировать, записать их нельзя, жизнь свою они могут продолжить лишь в умах людей, в воспоминаниях. Но как бы гениально ни было произведение, рано или поздно появляется новое, не хуже, а то и лучше, а после еще, и еще, и в конце концов у тех немногих, кто способен исполнять произведения подобного уровня, просто начинает не хватать времени для старых композиций. Но запись исключается, так как порождает пьесы-зомби, и потому судьба «Звезд» была предрешена с рождения: через некоторое время им предстояло умереть, обогатив собою культурный перегной цивилизации.
А пока что «Звезды» познавали окружающий мир.
Их сочинил мультиплекс по имени Артист – сообщество артискинов, коллективный разум, ячейками которого были искусственные интеллекты. Подобные создания не живут долго, так как составляющие их элементы генерируют взаимосвязи, количество и сложность которых в конце концов превышает упругость любой системы. После этого мультиплекс либо перестраивается, переходит на новый уровень существования, где становится недоступен для человеческого восприятия, либо гибнет, распадается в программную труху, которая просачивается в нижний слой Макрополиса. Когда Артист умер, составляющие его элементы первого уровня роем пчел разлетелись по Геосети, некоторые скончались, не выдержав автономии, другие стали создавать новые сообщества.
Он умер, но «Звезды» жили. Они поселялись в умах как потоки нейросигналов, глазами людей смотрели на мир – хотя и воспринимали его совсем иначе. Физическое пространство представлялось «Звездам» в виде конфигураций гармонических полей. Они не видели залы и анфилады верхних уровней Макрополиса, многоэтажные дворцы в синем небе над облаками, аркады и арки над бездной; «Звезды» воспринимали все это как нечто совсем иное… не менее величественное и поражающее воображение.
Лишь три оркестра Высотки могли исполнить мультипьесу такой сложности. Однажды два из них сыграли ее одновременно – странное ощущение раздвоенности, когда рассеянный интеллект «Звезд» продублировался.
Время шло, и «Звезды» звучали все реже. Они сделали свое дело, добавив свою лепту в земную культуру, и они все еще оставались прекрасны – но появилось новое произведение, созданное гиперплексом Безымянным, потом сообщество искинов орбитального града Орбос сочинило мультиконцерт «Массив нескончаемой оконечности»…
А потом оркестр «Гранд Нарратив» под управлением великого Габорио, тот, что впервые сыграл «Звезды» в амфитеатре Централи, исполнил пьесу в большом зале среднего Слоя по программе обмена. Этот слой называли Сплющенным, вероятно потому что сверху на него давила Высотка, а под ним темным ороговевшим пластом лежали Низины.
Здесь жили по большей части спецы. После исполнения «Звезд» мастера, обслуживающие атмосферные лифты, инженеры и бригадиры разочарованно переглядывались: они не постигли всей глубины мультипьесы, просто не способны были постичь. В заднем ряду сидел Пазл Гран, и он был единственным, кто проникся. После концерта, позабыв обо всем, он нырнул в вагончик, который понесся по светящейся энергетической линии между монументальных построек Сплющенного. Пазл добрался до своей жилой ячейки и трое суток не выходил из нее. Автохолодильник по трубам пополнял себя, когда замечал отсутствие необходимых продуктов; иногда звенел видеофон, система обеспечения исполняла всевозможные сигналы, насвистывала, нашептывала и, в конце концов, даже ругалась, пытаясь привлечь внимание хозяина, – все тщетно. Лишь в конце работы Пазл задумался, что же послужило источником его вдохновения. Уж не плагиатом ли он занимается? В душе он чувствовал, что это не так, но нуждался в подтверждении. Он послал своему сетевому эвристику ряд запросов: «заимствование», «имитация», «эпигонство», «упрощение», «наследование идей и образов»… Эвристик собрал в Геосети доступную информацию, рассортировал, структурировал и выдал ответ:
