– К чему вы клоните? Как это связано?
– Не знаю, тем не менее утверждаю: для полноты эксперимента вам необходимо подвергнуть внушению и дальнейшему исследованию других, отличающихся…
Барнаби не договорил, потому что Хаоким, крякнув, повернулся в сторону проходящего мимо молодого, загоревшего до черноты грека, который днем обычно сидел на складном стуле у берега и сдавал напрокат легкие пробковые лодочки.
– Постойте, молодой человек!
– Нет, зачем же так? – начал было Барнаби, но опоздал: колокольчик, звеня монотонно и завораживающе, уже раскачивался перед глазами грека.
Хаоким действительно был одним из лучших гипнотизеров. Лодочник впал в транс, а вскоре его обветренные губы приоткрылись, и глухой отрешенный голос молвил:
– Саба маал аиту: торджалаки инсталла анна гори ди-лукулум.
– Ну конечно, еще и голландский, – отметил Барнаби, в то время как Хаоким выводил грека из транса.
– Что вы сказали?
Они уже приблизились к дому профессора.
– Я говорю, что второе слово – «маал» – это, судя по всему… Ага, нет, это баскский! Погодите, я сейчас…
В комнате, в кресле перед телевизором, сидел отец Барнаби, на его коленях примостилась внучка.
– По-моему, это означает «раз», – продолжил профессор.
– Саба маал аиту: торджалаки инсталла анна гори ди-лукулум, – раздумчиво повторил Хаоким и добавил, обращаясь к отцу профессора: – Добрый вечер! Так-с, значит, у нас есть «семь», потом «раз», потом «приходят» и, наконец, «красный». Что-то я не пойму… Лапочка! – вскричал он, вдруг подскакивая к креслу. Взяв девочку на руки, доктор торжественно поцеловал ее в лоб.
Дочка Барнаби нахмурилась. В руках у нее был розовый чупа-чупс, зализанный до состояния тонкой сосульки.
– Господи, да мы все липкие! Что это у нас – леденец, да, леденец?
Ребенок хмуро смотрел на гостя, не выпуская конфету изо рта, а Барнаби скептически наблюдал за сюсюкающим доктором. Никогда не имевший собственных детей Хаоким трепетно относился к чужим…
– Ладно, ладно, – наконец произнес Барнаби и кивнул отцу: – Уже совсем поздно, ей пора спать, папа. Спокойной ночи, красавица!
Когда старик и девочка скрылись в соседней комнатке, профессор достал из стоящего в углу чемодана несколько словарей, лист бумаги и карандаш.
– Ну что же, – сказал он, усаживаясь за стол и включая лампу. – Четыре слова я припомнил своими силами – теперь поищем остальные… Вроде бы здесь нет латыни, хотя как раз ее можно было бы ожидать в такой фразе, зато есть что-то из тюркского… Но что это за слова, которые будто бы лежат на самом дне сознания от начала времен? Я все равно буду считать это совпадением, пока кто-нибудь не докажет мне обратного!
Профессор сосредоточенно листал словари, когда, уложив внучку, в комнате вновь появился его отец. Он выключил телевизор и направился обратно в спальню.
– Папа, одну секунду! – позвал профессор.
– Что тебе? – спросил старик скрипучим голосом.
– Одну секунду, папа. Вы ведь знакомы с Хаокимом? Это мой друг. Он врач, он хочет кое-что сказать вам. – И Барнаби горячо зашептал на ухо Хоакиму: – Ну, загипнотизируйте его! Он из Восточной Германии, хотя по национальности поляк. Был мастером на прядильной фабрике, пока не эмигрировал. Совсем другой социальный слой. Мне интересно, разве вам нет? Ну же, давайте!..
Спустя минуту глухой отрешенный голос промолвил:
– Саба маал аиту: торджалаки инсталла анна гори ди-лукулум.
– Чертовщина! – почти рявкнул Барнаби, когда Хаоким отступил от старика, и тот, устало поднявшись из кресла, с недовольным видом зашаркал в спальню. – Не понимаю! Это же… это крупное открытие, так, что ли?
– Ну да, похоже, – растерянно протянул Хаоким. – Только пока не могу понять, что именно я открыл.
За стеной проскрипели пружины, когда старик улегся. В прибрежном поселке все спали, время перевалило за полночь, а ночи летом в этих широтах длятся недолго.
– Здесь очень старая мебель, – заметил Барнаби. – Стол качается, кровать даже под пятилетним ребенком начинает скрипеть. Я уже жаловался в дирекцию, завтра обещали заменить. Теперь не мешайте мне. – И он снова углубился в словари.
Хаоким, порывистая натура которого не терпела бездействия, стал ходить по комнате, скупо освещенной огнем настольной лампы. Так прошло минут десять.
– «Скажи»! – вдруг произнес Барнаби. – Ну конечно, это киргизский! Тут возможны варианты: или «скажи», или «глаголь», или, допустим, «молви». Впрочем, они все равно синонимичны.
– Какое это слово? – Хаоким склонился над столом. – Третье? Ага, так, и что у нас получается? – Схватив карандаш, он стал писать: – Семь… раз…. скажи… приходят… красном… А вот это, которое перед «красном»? «Анна» – что это?
– Предлог, скорее всего. «В» или «на», или еще это может быть что-то вроде «во время».
– Мне тут пришло в голову… Ха! А что, если это ответ на вопрос о смысле жизни?
– Спокойней, доктор, спокойней. Я филолог, но не полиглот, я не могу знать все языки мира. Пожалуйста, выпейте пока чаю, если хотите.
Однако Хаоким не желал чаю. Он ходил по комнате от стены к стене, иногда вставал у окна и вглядывался в ночную темень. Потом бросился в кресло перед выключенным телевизором и заснул. А проснулся, когда за стеной скрипнули пружины, после чего мимо кресла в сторону туалета прошаркал старик.
Барнаби сидел за столом и глядел на Хаокима.
– Ну, что у вас? – спросил доктор, протирая глаза.
– Кажется, я расшифровал, хотя…
– Что? Ну же, говорите!
– Послушайте, а ваш гипноз безвреден?
– Конечно.
Они замолчали, когда старик прошел обратно. Заскрипели пружины – он лег.
– То есть абсолютно безвреден? И нет ни малейшего намека на какие-либо отрицательные последствия? – повторил вопрос Барнаби.
– Какие последствия, дорогой мой? Гипноз практикуют уже не один век. Наоборот, это полезно. Так что´ означает последнее слово?
– Я не уверен. Мне надо услышать его еще раз. Потому я и спрашиваю. Дочь…
– Малышка? Ваша девочка? – удивился Хаоким. – Вы хотите, чтобы я ее загипнотизировал? – Доктор замер с раскрытым ртом, сам не понимая, почему эта мысль обеспокоила его. Уж кому, как не ему, было знать, что гипнотические сеансы никакого вреда принести не могут… и все равно Хаокима пугал этот отрешенный голос, который может политься из уст ребенка.
– Ну так что же? – Барнаби с тревогой уставился на него. – Ведь я потому и спрашиваю! Безвреден? Говорите. Или у вас все-таки есть сомнения?
– Нет, никаких сомнений, все нормально, – упавшим голосом произнес Хаоким. – Нет-нет, гипноз действительно абсолютно… Я сейчас ее принесу.
