— Слава богу! — облегченно выдохнул Рождественский, делая шаг навстречу. — Вы не представляете, как я рад вас видеть, Юрий Николаевич! — улыбнулся подполковник, приближаясь к жандарму.
Ротмистр отпрянул. Толстые пальцы Богдановича суетливо принялись дергать ремешок кобуры.
— Стойте, подполковник! — взвизгнул ротмистр, вытягивая вперед левую руку. — Не двигайтесь!
— Позвольте? — опешил Рождественский.
Богданович справился с кобурой. В руках толстяка появился револьвер. Ствол, подрагивая, нацелился в грудь подполковнику.
— Вы арестованы! — заикаясь, произнес Богданович. — Поднимите руки вверх и медленно подойдите ко мне!
Настроен ротмистр был крайне решительно. Страх придавал ему сил.
«Еще пальнет ненароком», — подумалось Рождественскому.
Подполковник на всякий случай поднял руки.
— Что вы такое несете? — как можно спокойнее произнес Рождественский. Не спуская глаз с револьвера, он сделал небольшой шаг. — За что вы меня арестовываете? — он медленно шагнул еще раз.
— Вас все участки разыскивают, — словно оправдываясь, ответил Богданович. — Вы же человека убили!
Рождественский мог поклясться, что налетчик был только ранен.
«Видать, истек кровью», — подумал подполковник, а вслух произнес:
— Это была самооборона, — начал он.
Рождественский хотел добавить, что иного выхода не было — ведь у нападавшего имелся револьвер…
Но тут Богданович произнес странное:
— Вы же ему полчерепа снесли! Он даже оружия вытащить не успел!
— Простите, что?!
— Бедняга Бугаев! Околоточный надзиратель! — глаза жандарма светились ненавистью. Голос срывался. — За что вы с ним так, подполковник?!
Рождественскому показалось, что земля уходит у него из-под ног.
Решение пришло быстро.
Подполковник одним прыжком оказался подле ротмистра. Перехватил револьвер и что было силы сунул коленом в живот Богдановичу. Жандарм ухнул и сложился пополам. Рождественский взял оружие за ствол. Размахнувшись, приложил ротмистру рукояткой в основание черепа. Тот повалился ничком.
Рождественский огляделся. В подворотне было тихо и пусто.
Подполковник откинул барабан револьвера. Все патроны на месте. Рождественский сунул оружие в карман шинели и потер ногтем бурое пятно на груди. Одежду определенно нужно было менять. И чем скорее, тем лучше.
Ближайший магазин находился в двух кварталах. Прокравшись дворами, подполковник вынырнул из переулка и решительно потянул на себя дверь заведения.
С притолоки звякнул колокольчик. Рождественский сдвинул шпингалет, вывесил табличку «Закрыто» и повернулся. На счастье, посетителей не было.
— Что вам угодно? — старичок-продавец оторвался от стеллажа со шляпами и подслеповато прищурился. В ограбление он поверил лишь тогда, кода револьвер оказался у него перед носом. Грабитель-жандарм не укладывался у него в голове. — Денег совсем немного, — затараторил он, поднимая руки, — я только открылся!
— Прошу меня извинить за неудобства. — Рождественский косился на входную дверь. Голос его звучал успокаивающе. — Но обстоятельства вынуждают позаимствовать у вас шапку и что-нибудь из верхней одежды.
Продавец не мог отвести глаз от кровавого пятна на шинели подполковника.
— Моя, как вы заметили, пришла в негодность, — мрачно добавил Рождественский.
— Что-нибудь еще? — покорно спросил старик.
Подполковник расстегнул верхнюю пуговицу.
— Упакуйте шинель, если вас не затруднит.
Через десять минут из дверей магазина «Пальто, манто и головные уборы из Европы» на Фонтанке вышел мужчина в каракулевом треухе и зимнем пальто на волчьем меху. Пальто явно было узко ему в плечах, а рукава — немного коротки. Под мышкой несуразно одетый господин держал объемный бумажный пакет, перетянутый красной лентой.
Жалея, что не прихватил и перчаток, Рождественский добрался до парапета и бросил бумажный сверток в реку. Тот хлопнулся на лед и, словно забытый под елкой подарок, одиноким пятном остался на застывшей воде.
Подполковник сунул замерзшие руки в карманы. В одном лежала злополучная коробочка, в другом — револьвер ротмистра Богдановича с шестью патронами в барабане.
Рождественский набрал полную грудь морозного воздуха. Только один человек в Петрограде был ему обязан настолько, что мог бы прийти на выручку подполковнику, ставшему в это утро грабителем и убийцей. Схоронить на время. Помочь выбраться из города. Мог, если бы захотел.
Адрес Скорого Рождественский знал назубок. Но заявиться к нему следовало вечером, когда сторожить Керенского оставался только один филер. До той поры подполковник решил переждать в ближайшем трактире, что подвернется рядом с домом номер двадцать три по Загородному проспекту. Наличных в портмоне хватало разве что на штоф хорошей водки.
Рождественский ссутулился и нырнул в подворотню.
* * *
Автомобиль мчался по Французской набережной в сторону британского посольства. Пролетев мимо заснеженного Летнего сада, машина завернула за ограду и юркнула в подворотню.
Не глуша мотора, Соломон выпрыгнул из авто, распахнул заднюю дверцу.
В подвале посольства была оборудована операционная по первому слову медицины. Английские эскулапы поставят лейтенанта на ноги, в этом Шломо не сомневался. Но сделать это они смогут, только если Рейнер будет все еще жив.
Ожидая увидеть залитый кровью салон, Шломо сунул голову внутрь авто. Лейтенант лежал на заднем сиденье. Левая его ладонь прижимала правый кулак к животу. Крови было на удивление немного.
Соломон протиснулся в машину и тронул шею лейтенанта. Пульс удалось нащупать не сразу. Освальд был еще жив.
Шломо хотел повернуть лейтенанта на спину и осмотреть рану, но тот вдруг протяжно застонал и распахнул глаза. В лицо Соломона впились две разноцветные и будто светящиеся радужки: левая синяя и зеленая правая.
— Сукин ты сын! — беззлобно выругался Соломон. — Выслужиться хотел, молокосос?
Лейтенант закатил глаза. Дыхание его сделалось тихим и неровным.
Шломо не спеша поставил лейтенанту укол со снотворным и аккуратно убрал его руки от живота.
Пуля вошла ему в правый бок и, по прикидкам Соломона, должна была задеть печень. Кровотечения не было. Поверх раны уже образовалась запекшаяся корка.
Соломон разогнул сжатые в кулак пальцы лейтенанта. На забрызганный бурым велюр упала маленькая серебристая ящерка.
* * *
Керенский не чувствовал мороза. Разгоряченное сердце колотилось в груди. Ноги несли Александра Федоровича домой, а в голове крутились события прошедшего дня.
