Молчи, Марвин, молчи… молчи и слушай, тебе всё это повторять ещё раз сто: перед магистрами патрицианского ордена, перед Советом Общин, перед баронами… хорошо, если не перед тем субтильным человечком из Королевской Башни, с которым я уже имел случай познакомиться. А пока молчи.
Ойрек скрежетал зубами, но дослушал до конца. По счастью, он не понял, сколько отчаяния таилось в холодных, отрешённых словах сэйра Лайама. Если бы понял, ничего не осталось бы даже от той капли чувства долга и уважения, которые он ещё питал к своей присяге.
— Я рад, что ты не возражаешь, — проговорил Лайам наконец в полной тишине и глупо добавил: — В конце концов, у тебя же двое пленников. Но этого человека ты отпустишь по завершении обряда.
— Ну да, — прошипел Ойрек, глядя на Лукаса с ненавистью. — Дочурка-то твоя у меня по-любому остаётся, ты бы это как-нибудь упомнил…
Сдался. Всё-таки сдался! Лукас не успел почувствовать облегчения от этой мысли, когда паузу разорвал внятный и чёткий, даром что хриплый голос Марвина:
— Я без неё никуда не пойду.
И вот к этому Лукас был абсолютно, катастрофически не готов.
Ойрек сориентировался в ситуации первым, влепив мальчишке зуботычину. Тот сплюнул кровь и повторил, повысив срывающийся, но звенящий от злости голос:
— Я никуда отсюда без неё не уйду! И свидетельствовать ничего не стану, пока вы не поклянётесь отпустить и её тоже. А иначе можете убить нас обоих.
По его болезненно горящим глазам Лукас видел, что он действительно считает, будто так будет лучше.
— Что ж, — проговорил Лайам, — тогда…
— Нет! — заорал Ойрек, а Лукас прикрыл глаза.
Была только одна вещь, которая злила Ойрека ещё сильнее, чем отказ от совместной выпивки — когда из него делали дурака. А именно это сейчас и происходило. Немалыми потерями захватить двух пленников, успеть потребовать за них выкуп и теперь так глупо лишиться обоих…
Впрочем, если бы беда была только в этом.
Лукас взглянул на Рысь. Они знали, что она его дочь. Марвин тоже это знал. И всё-таки отказывался уходить без неё. Это было просто уму непостижимо. Когда они только успели спеться, почему, и, главное, как такое вообще было возможно?! Как Марвин мог выгораживать её? Зная, что она — дочь Лукаса… дочь человека, убившего его невесту, унижавшего его бесчисленное множество раз, даже теперь позорящего тем, что пытался спасти… А что может быть хуже, чем когда тебя спасает твой злейший враг? И в который уже раз…
Знать всё это, видеть всё это — и мало того, что не убить её самому, не попытаться отомстить Лукасу, — но стоять за неё теперь, когда на кону была его жизнь! Впервые получить возможность отнять у Лукаса то, что должно быть ему дорого, отплатить ему его же монетой — и не сделать этого!
Лукасу казалось, что его сшибли с ног, оглушили и продолжают бить. Всё, в чём он был непоколебимо уверен, рухнуло. Он думал, что знает этого мальчишку, знает, что у него в голове, знает, потому что сам был таким… Но он ведь никогда не был таким. И, запоздало понял Лукас, Марвин уже говорил ему об этом. Там, в Хиртоне, выходя из комнаты, в которой умерла его невеста. «Вы никогда так не поступали», — сказал он.
Не думая, что делает, не чуя под собой ног, Лукас встал и пошёл вперёд. Ойрек всё ещё орал, рыцари спорили и хохотали, жалея беднягу, Лайам стискивал челюсти, пытаясь сохранить крохи авторитета, Рысь умоляюще смотрела на Лукаса, только на него… Не на того смотришь, детка, подумал Лукас, остановившись напротив Марвина. Тот посмотрел ему в глаза. И повторил — в третий раз, но будто для него одного:
— Я никуда без неё не уйду.
Лукас ударил его так, как никого никогда не бил.
Марвина удерживали за плечи двое рослых солдат, но от неожиданности они оба разжали руки, и Марвин не просто упал — он вылетел в коридор сквозь открытую дверь, и его падение остановила только стена. Лукас стоял и смотрел, как он, хрипя, корчится на полу, и не чувствовал, что стискивает кулаки. «Как ты мог, — думал он. — Как же ты мог, ты, поганый, жалкий, ублюдочный щенок, как ты мог меня так обмануть… и так долго, так ловко меня обманывать?! Да Селест со всеми её ухищрениями просто дешёвка в сравнении с тобой! Как же ты смог… как, как только тебе это удалось?
Почему я поверил тебе? Поверил, что ты — это я?
И почему я верю в это до сих пор, хотя это и… так ужасно?»
Лукас вышел в коридор и наклонился к Марвину.
— Перестань, — еле слышно сказал он. — Не мешай мне. Я вытащу тебя отсюда. Доверься мне, Марвин, хотя бы раз.
Он сам не понимал, что говорит, но Марвин, кажется, понял и посмотрел ему в глаза:
— Я не уйду без…
— Оставь это мне. Не спорь. Я всё сделаю, как надо. Только не мешай мне.
Он ловил себя на мысли, что просит, почти умоляет, но не мог остановиться.
Марвин закрыл глаза. Лукас выпрямился.
— И хрена с два я отдам тебе твою девку, из-под трупа моего её возьмёшь! — надрывался Ойрек, понимая, что больше ему ничего не остаётся, иначе до веку над ним будет насмехаться весь гарнизон. А Ойрек не любил, когда из него делали дурака.
И Лукас его чувства вполне разделял.
— Успокойся, Ойрек, — проговорил он наконец. — Будет по-твоему. Про девчонку поговорим потом. Я здесь прежде всего…
— Как патрицианец, — закончил Ойрек и сплюнул.
Лукас молча прошёл мимо, стараясь не слушать (не слышать…) надрывное дыхание Марвина за спиной.
— Пусть мальчик немного оправится, — сказал он Лайаму. — Он должен быть в здравом уме и твёрдой памяти, чтобы засвидетельствовать обряд. А я пока хотел бы посмотреть здешнюю часовню. Здесь ведь есть часовня?
— Да, разумеется, — устало сказал Лайам.
Лукас кивнул. Ему и самому отчаянно хотелось, чтобы его сейчас все оставили в покое. Хотелось запереться в тёмной комнате и лупить кулаком в стену… Но он принял роль и играл её, как делал всю свою жизнь. Хотя и сам уже перестал понимать, зачем.
Глава 10. Возвращение
«Доверься мне, Марвин . Он сказал: Доверься мне, Марвин . Доверься. Марвин. Так, как будто я ему друг. Или сын. Он сказал это, стоя надо мной, когда я пытался вдохнуть, захлёбываясь кровью, глотая собственные зубы, которые он мне только что выбил. Доверься мне, Марвин ».
Это было так безумно и так смешно, что Марвин никак не мог отделаться от этих мыслей. Голос Лукаса, тихий, просящий, всё звучал и звучал в его голове: доверься мне, Марвин…
Марвин ему доверился.
Его отвели в комнату в дальнем конце крыла, принесли вина и горячей воды. Марвину страсть как не хотелось шевелиться — у него и так каждая кость болела от побоев, а тут ещё этот треклятый Лукас из Джейдри приложил его о стену, видимо, пытаясь таким образом продемонстрировать свои добрые намерения. Однако он всё-таки сделал усилие и, скрежеща зубами от боли, смыл с себя заскорузлую грязь и кровь. Вода и пена, которые он расплескал по каменному полу, после соприкосновения с его телом выглядели просто жутко. В придачу резаная рана на предплечье, нанесённая неизвестным нападавшим ещё до плена, никак не заживала и сочилась плохо пахнущей сукровицей. Марвин промыл её как мог тщательно, переоделся в любезно предоставленную ему чистую одежду и с большим удовольствием выплеснул помои в окно, надеясь, что как раз под ним прогуливается часовой. Правда, это и окном-то назвать было нельзя — всего лишь бойница, Марвин ни за что не протиснулся бы в неё, так что не было никакой разницы, далеко ли до земли.
