Торопка вслушивается в каждый шорох и ждет… не покажется ли снова голова?.. Вот опять поднялся неведомый человек, но теперь справа и ближе. Торопка ждет и слышит сиплый шум слева, точно дыхание зверя… Он чувствует острый запах овчины и шепот… не русский! Непонятная речь… Кто-то затаился совсем близко от него… Заметит, поразит мечом или стрелой… Нельзя медлить! Надо его опередить…
«Может, славу получу перед стариками за отвагу?» – вспоминались недавние думы. Рогатина в руках наготове, ее конец отточен, как жало.
Все силы напряг Торопка и бросился вперед. Рогатина воткнулась во что-то упругое… Стон, хриплый, сдержанный, чтобы себя не выдать, и жалобный… В то же мгновение тяжелая туша навалилась на Торопку. Другая туша свалилась под ноги. Жесткие ладони обхватили лицо, сдавили нос, пальцы крепко сжимают рот, не дают вздохнуть…
Торопка забился, стараясь вывернуться, но прибавилась еще тяжесть. Кто-то душит горло… Нельзя ни крикнуть, ни застонать. Его волокут по земле. Как дать знать отцу? В беде отец сына не оставит… Но Торопке трудно дышать, не только крикнуть… Его тащат через заросли, колючки засохшего репейника царапают и рвут одежду. Руки, жесткие и сильные, пахнут чужим запахом. Ему заталкивают тряпку в рот, завязывают лицо… Ноги и руки крепко спутаны веревками…
Глава девятая
Татары пошли!
В лето от сотворения мира 6745 (1237) прииде безбожный царь Батый на Русскую землю, и ста на реце, на Воронеже, близ Резанскиа земли…
«Повесть о разорении Рязани Батыем».
Летопись XIII в.
Татары шли на север тем путем, что позднее, протоптанный крымскими татарами, стал называться Калмиусским шляхом, по водоразделу между Доном и Донцом. Здесь дорога была легкая, не приходилось переправляться через многоводные реки; поздний снег слегка запорошил степь, кое-где в оврагах ветром намело сугробы. Бурьяна, репейника было много для костров. Степных пожаров осенью не было, и увядшая трава – готовый корм неприхотливым татарским коням – лежала повсюду, прибитая осенними дождями.
Вели татар половецкие проводники.
Татары шли отдельными отрядами, родами и коленами, тысячными скопищами коней, держась широкими развернутыми крыльями. Была особая ревность и соперничество между отдельными отрядами и племенами, да и грозные приказы Субудай-багатура требовали, чтобы не смешиваться, не попадать на чужую стоянку.
Татарский всадник, почему-либо отставший, затесавшийся в чужой лагерь, встречал насмешливые возгласы:
– Ойе, бродяга, шатун! Какого племени?
Отставший должен был ответить своим боевым ураном: «Уйбас», или: «Э-э, баганам кайда куяим», или другим, – и сейчас же получал ответ:
– Токсабаец! Сразу видно: токсабайцы коня с пришитым хвостом купили!.. Джузнаец никогда не может найти свою плеть, засунутую за спину!.. Кара-биркли заснул на краденом коне, а тот привез вора к хозяину!
Каждый отряд через гонцов поддерживал связь со своим ханом, а тот – с главной ставкой, в которой находились распоряжавшиеся всеми войсками джихангир Бату-хан и с ним его военный советник, одноглазый Субудай-багатур.
Одиннадцать царевичей-чингисидов шли каждый со своим отдельным туменом в десять тысяч коней. Особые военные советники, приставленные к царевичам, держали в своих руках всю власть над воинами. Царевичи проводили время беззаботно, охотились с борзыми и соколами и пьянствовали, вполне полагаясь на своих советников, прошедших суровую школу войны в походах грозного Чингисхана.
Бату-хан вел все отряды на север широким фронтом, особыми тропами в определенные места, указанные строгими повелениями Субудай-багатура. Кипчакские проводники, охраняемые монгольскими дозорными, под страхом казни отыскивали места для стоянок.
В этом походе трехсоттысячного войска на север коренных монголов было мало, всего около четырех тысяч, но в разноязычной армии они играли главную роль, являясь руководителями, военными советниками, телохранителями чингисидов. Они же наблюдали за порядком и выполнением приказов главной ставки – «орьги».
Всадники шли налегке, без юрт. Спали они на земле, близ пасущихся коней: ведь потерять коня в походе – это верная гибель в бескрайней степи! Многие воины имели двух или нескольких коней и в пути пересаживались с одного коня на другого.
Шатры и разборные юрты полагались только самым знатным ханам: им не приличествует часто показываться перед простыми воинами и сидеть рядом с ними у костра. Проворные слуги из пленных кандальников вели десятки высоких быстроногих верблюдов, навьюченных разобранными частями шатров, юрт, грудами расписных войлоков, медными котлами и съестными запасами – мешками муки, риса, сушеного винограда, копченой и вяленой конины и соленого сала.
Звенящие цепями слуги успевали на стоянках поставить несколько юрт для хана, его жен, военного советника, лекаря, звездочета, писаря, шамана, муллы и главных ханских прихлебателей и приготовить для них обед.
Простые воины сами заботились о еде и питались тем, что сумели достать в пути. Голод был главной силой, не позволявшей отрядам долго стоять на одном месте, – они должны были двигаться вперед и вперед, пожирая все запасы, встречаемые на пути.
Хан Баяндер со своим пятитысячным отрядом кипчаков шел впереди монголо-татарского войска. Ему поручено было следить за степью, производить разведки, узнавая, где находятся передовые сторожевые посты русских, и пытаться ловить их, чтобы спешно доставлять пойманного «языка» в шатер Субудай-багатура.
Баяндер выделил из отряда четыре сотни отчаянных нукеров; они гарцевали далеко впереди, были глазами, щупальцами отряда и каждый день доносили своему хану обо всем, что замечали в пустынной равнине между бывшими половецкими владениями и русскими лесами.
Эта пустынная полоса, «ничья», представляла собой отлогие холмы, с редкими дубовыми рощицами по течению реки, оврагами и буераками. Здесь легко было укрыться и наблюдать за степью. В оврагах могли скрываться целые полки, поджидая противника. Поэтому отряд хана Баяндера продвигался вперед осторожно, останавливаясь на ночь у обрывистых берегов речек, опасаясь засад, и высылал вперед лазутчиков из наиболее ловких нукеров.
Каждый день от Субудай-багатура скакали гонцы с приказом: «Давайте пленных! Шлите «языка!» Если не будет пленных, переведу хана Баяндера в тыл войска плестись в хвосте, питаться объедками будущих побед!»
Хан Баяндер сердился, вызывал к себе и бранил тысяцких – «бин-баши», тысяцкие вызывали и бранили сотников – «юз-баши», а сотники свирепствовали над десятскими – «он-баши».
В одной из передовых сотен находились четыре сына Назара-Кяризека. Начальник сотни, Тюляб-Бирген, бывший раньше простым нукером-сокольничим у Баяндера, призвал к себе однажды четырех братьев:
– Вы лихие джигиты, степные волки! Вы, как ящерицы, спрячетесь в песке! Отправляйтесь сегодня ночью вперед, к той далекой дубовой роще… Сегодня там были замечены урусутские всадники. Надо их подстеречь. Проберитесь незаметно логами до самой рощи. Там спрячетесь и захватите в плен хотя бы одного урусута. Свяжите его и притащите в целости…
