— Ты, я вижу, работаешь за еду, юноша. Тебя постигло несчастье? Ты не похож на нищего. Я могла бы помочь тебе деньгами, если в них есть нужда. Идём со мной наверх, ты увидишь, сколь много способна сделать зрелая и сострадательная женщина для бедного мальчика, очутившегося в беде…
Знакомство с Элжероном навек отучило Адриана полагаться на зрелых и сострадательных людей, которые встречаются на пути бедных мальчиков, очутившихся в беде. Он был рад, что успел поесть и отдохнуть — это позволило ему резко подняться и, поблагодарив сиятельную леди за её милость, как можно скорее покинуть трактир. Ему уже приходилось овладевать женщиной ради достижения своей цели — и он помнил гадостное, гнусное ощущение, которое осталось у него после этого на сердце и напрочь заглушало приятное тепло в паху. Он не исключал, что, возможно, ему придётся когда-то повторить подобное снова. Но надеялся, что не доживёт до того дня, когда будет вынужден делать это за деньги.
Так он и бродил от трактира к трактиру, от хутора к хутору, увязая по колено в осенней грязи, недоедая и недосыпая, но упорно продвигаясь на северо-запад. Конечно, везло ему не всегда. Не раз его гнали от порога, даже не выслушав, а однажды приняли за наводчика промышлявшей в округе банды и спустили собак. Улепётывая от них по густому пролеску, Адриан потерял сапог; пришлось потом вернуться и найти его (к счастью, не изодранный собачьими клыками), потому что приближалась зима. Всё чаще поутру поверхность луж схватывало прозрачной корочкой льда, голые ветви кустарников обволакивало инеем. И иней, и лёд сходили к полудню, но Адриан всем своим нутром чувствовал, как подбирается к нему коварная, обманчиво мягкая бертанская зима. В этой части света зимы редко бывали суровыми, скорее сырыми и промозглыми, и именно в такую погоду ничего не стоило схватить простуду или грудную хворь, которая за несколько дней свела бы его в могилу. Когда Адриан пересёк границу фьева Рейли, граничившего с Вайленте, он подумал, что, возможно, ему стоит поискать постоянную работу и осесть где-нибудь на время, пока не ударили морозы. Сапоги ещё не успели прохудиться, но овчинная курточка грела плохо, и однажды ночью, закопавшись в прошлогоднее прогнившее сено на заброшенном сеновале, Адриан дрожал во сне так сильно, что прикусил себе язык.
Беда была в том, что на каждую деревню приходились огромные просторы незаселённой, необработанной земли. Адриан старался держаться трактов — если бы он заблудился, то не только не добрался бы до Эфрина в срок, но мог и просто погибнуть от волчьих или, того хуже, человечьих когтей. В день, когда выпал первый снег — он таял на лету, но втягивать холодный воздух уже было больно, и пар вырывался изо рта от глубокого выдоха, — Адриан решил, что пора сменить тактику. Он дошёл до первого же трактира и спросил, не найдётся ли для него работы, за которую он мог бы получить не только еду, но и немного денег. Такого не нашлось; он пошёл дальше, и в конце концов громадный толстощёкий трактирщик с жиденькими усиками над верхней губой — впоследствии оказавшийся трактирщицей — сказал, что его конюху нужен помощник на время. В связи с войной, которую вёл сейчас лорд Рейли под знамёнами Одвелла, движение по главному тракту заметно оживилось, что было редкостью для этого времени года. Потому-то мамаша Ширла, как звали усатую трактирщицу, и не рассчитала в срок, сколько работников ей понадобится, — Адриан подоспел как раз вовремя.
В день, когда она наняла его помощником конюха, ему исполнилось пятнадцать лет, и это был лучший подарок, о котором теперь мог мечтать лэрд Адриан из клана Эвентри.
Работы и впрямь было невпроворот. Разрозненные отряды всадников чуть не ежедневно проходили этой дорогой на юг, к Эвентри; туда-сюда носились гонцы, посыльные, наёмнические банды и просто путники-одиночки, и многие из них требовали сменных лошадей. Конюшни всегда были полны, в воздухе денников стоял непроходящий смрад пота и навоза. Целый день напролёт Адриан торчал в этих стойлах, порой едва успевая принимать поводья коней, которых подводил к нему конюшенный мальчик. На самом деле это был зазывала, звонкоголосый и хорошенький, радостно привечавший гостей во дворе, — ему они охотно препоручали своих лошадей. Конечно, если бы они увидели грязного, лохматого, вонючего и измотанного мальчишку, который вычищал их коней на самом деле — они не то что поводьев бы ему не подали, глянуть в его сторону не соизволили бы. Адриан понимал это и не обижался на мамашу Ширлу. Оберегать клиентов от треволнений — это была её работа, и именно из кармана этих клиентов должен был получить Адриан свою плату. Потому он не жаловался, хотя если бы ещё год назад ему сказали, что он безропотно будет заниматься такой чёрной и унизительной работой, он просто не поверил бы.
Впрочем, если бы ему сказали год назад, что вскоре он потеряет всех своих близких, а от единственного, к кому ещё может вернуться, от самого родного и любимого, добровольно откажется сам, он бы тоже не поверил.
Мамаша Ширла была вдовой и держала трактир одна; для женщины это было нелегко и выработало в ней стальной характер, но сердце у неё было доброе. Она не загоняла Адриана слишком сильно, а вечером его всегда ждала подогретая вода для мытья и место у огня внизу, где он мог сытно и вкусно поесть. Он это заработал, и ему было до странного хорошо и отрадно сидеть там, внизу, в зале, полном дымного смога, рядом с незнакомыми суровыми мужчинами, попыхивавшими трубками и спорящими о вещах, в которых он сперва мало что понимал. Последние недели выдались чересчур хлопотными, чтобы вслушиваться в чужие разговоры. Но теперь, по крайней мере на время избавившись от угрозы голодной и холодной смерти, он немного расслабился и стал наблюдать за тем, что происходило вокруг.
То, что происходило вокруг, совсем ему не нравилось.
Конечно, сплетни следовало делить на три, но по разговорам выходило так, что Анастас собрал все войска, какие смог — в основном это были присоединившиеся к нему свободные бонды, — и пошёл на Одвелла настоящей войной. Ему удалось отбить замок Эвентри, взять в плен и убить Рейнальда Одвелла (Адриан вздрогнул, услышав об этом, и испытал то жуткое, отвратительное сосущее под ложечкой ощущение, какое появлялось, когда Том обвинял его в том, о чём он не имел никакого понятия). Никлас и Топпер Индабираны успели сбежать из замка через подземный ход. Прознавший об этом лорд Дэйгон Одвелл в холодной ярости, имевшей мало общего со скорбью по сыну, бросил против Эвентри все свои силы. Замок подвергся жесточайшему штурму — говорили, что восточная башня и часть стены превратились в груду камней, — которого не смог выдержать. Анастас Эвентри защищал каждый булыжник на подступах к замку и каждую ступеньку донжона, но в конце концов был вынужден признать поражение и бежать через тот самый подземный тоннель, которым уже воспользовались его враги, по ходу едва не погибнув в засаде, которую устроили люди Одвелла у выхода из подземелья. Теперь в замке Эвентри, который рассказчики, ухмыляясь в бороды, называли беспокойным местечком, снова воцарился Индабиран — и походило, что надолго. Когда Анастас Эвентри понял, что его брата нет в замке, он ушёл, оставив своё родовое гнездо врагу, и принялся стягивать армии союзных бондов к землям Одвелла, намереваясь дать им бой на их собственной земле. За этим последовал ряд свирепых, стремительных битв, и, как ни невероятно это звучало, Анастас Эвентри начал теснить лорда Одвелла — теснить на его собственной земле… Дэйгон Одвелл не ждал от него столь дерзкого и необдуманного наступления сейчас, на пороге зимы — он был немолодым человеком и резонно полагал, что плохие дороги и отсутствие подножного корма для лошадей остановят любого благоразумного человека.
