— Помирать? Вы ведь вроде на охоту собрались, а не на битву?
— С этой ведьмой охота на мышей опаснее любой битвы, — проворчал он, пододвигаясь вперед. Я видел только его широкую массивную спину, затянутую в трещавшую по швам кожу, загорелую шею и мохнатую шапку волос. Куэйд нервно засучил рукава.
— Постойте! — осенило меня. — Вы ее… боитесь?!
Он не убил меня и даже не вызвал на дуэль за это дерзкое предположение, только вздохнул, как тогда в оружейной.
— Лес — ее стихия, — пробормотал он, так низко наклонив голову, что я с трудом разбирал слова. — Она владеет лесом… тем, что в лесу… теми, кто в лесу… Потому и велела мне туда отвести Дарлу — когда я там, она имеет надо мной еще большую власть… даже если не видит меня… И не только надо мной — над ними… над всеми… Оно там дышит, вдыхает… Она там Миранду убила.
Я вдруг понял, что этот человек не в себе. То, как он говорил, как сидел — спиной ко мне, чуть заметно покачиваясь вперед-назад, как смотрел на меня в оружейной, как блестели его глаза… «Да он просто безумен», — с разочарованием понял я, и это безумие объяснялось вовсе не несчастной любовью к мачехе и не ведьминским наваждением. Я вспомнил, что говорила Флейм, и на миг испытал странную смесь страха с жалостью.
Однако его последние слова о Миранде заставили меня спросить:
— Почему вы так в этом уверены?
— А вы разве не понимаете? Не чувствуете, что она любит убивать?
«Я это люблю».
Черно-белая Миранда, привязанная к кресту.
Куэйд уже не казался мне сумасшедшим.
— Она всех убивает, всегда… Сначала завлекает… потом опутывает… и убивает. Присасывается, как паучиха, впрыскивает яд и сосет…
Я слабо покачал головой. Куэйд сидел спиной ко мне, но в этот миг обернулся. Он улыбался как-то странно, и я не мог сказать по этой улыбке, кто из нас двоих безумен.
— Не верите? Сегодня она убьет Дарлу. Она за этим поехала в лес.
Я оперся спиной о ствол тиса, осторожно вытянул ноги.
— Вы ошибаетесь, Куэйд.
— Ну, увидите.
Он тоже оперся о дерево, с другой стороны. Теперь я видел только его тяжеловесные ноги в кожаных ботфортах, сминавшие клевер.
Я тихонько вытащил из-под него свою куртку и накинул ее на плечи. Вроде стало холодать.
Не знаю, сколько мы так сидели, не перебрасываясь ни словом. Я чувствовал нарастающее напряжение — не потому, что верил Куэйду, во всяком случае, мне не казалось, что причина в этом. Напряжение было необъяснимым, но от этого не менее гнетущим; так бывает, когда долго сидишь в засаде, не имея ни малейшего представления, как выглядит твой враг.
Когда солнце коснулось верхушек дальних деревьев, а на дороге показался маркиз Аннервиль, я сжал несуществующий приклад арбалета, словно готовясь к выстрелу.
Маркиз казался свежим и отдохнувшим. По его виду нельзя было сказать, что случилось что-то чрезвычайное.
Но он был один.
Я медленно поднялся и шагнул ему навстречу. Куэйд остался сидеть.
— А где дамы? В замке? — крикнул мне Аннервиль. Я покачал головой. Взгляд Куэйда жег мне спину. Маркиз слегка нахмурился.
— Они не возвращались?
Сзади к нему подъехали егеря. Один из них вез переброшенную через седло тушу кабана.
— Нет. Я не видел, милорд.
— Куэйд, ты?.. Куда ты пропал? Ты видел Дарлу и мать?
Я подавил желание обернуться и посмотреть на лицо Куэйда, услышавшего, как Йевелин назвали его матерью. Не дождавшись от сына ответа, Аннервиль нахмурился сильнее и развернул коня.
— Они сказали, что поедут вперед, — донесся до меня слабый голос Куэйда, и у меня вдруг мурашки побежали по телу. — Сказали, что устали… Йевелин сказала… А Дарла стояла белая-белая… Поехали… Нет, еще не вернулись… И не вернутся… Вдвоем…
Он еще говорил, когда раздался крик. Сначала я подумал, что кричит Дарла, но тут же понял: нет. Слишком жуткий крик. В нем слишком много страха.
Столько страха я никогда не слышал, только видел — в ее глазах.
Они скакали галопом, вдвоем на вороном жеребце Йевелин. Дарла лежала у мачехи на руках, откинувшись назад и навалившись на ее плечо всем телом. Йевелин придерживала ее левой рукой, другой сжимая узду. Она кричала.
Было очень много крови — на них обеих, но на Дарле больше.
— Ну-у… вот, — протянул Куэйд, и мне показалось, что он усмехнулся
ГЛАВА 19
Мягкая поступь конских копыт по припухшей от влаги земле. Дождь залил поля и дороги, но воздух всё так же тяжел и горек. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. И тонкие искры, невидимого, неощутимого напряжения где-то возле лица…
— Он был в Далланте, милорд. Его видел один из дворян…
— Кто?
— Э-э… Барон… Салтрей, если не ошибаюсь. Из Кливора.
— Надеюсь, что не ошибаешься. Доставь его ко мне. Поболтаем.
— Монсеньор, он…
— Что такое?
— Он… ему нездоровится…
— Ты соображаешь, что говоришь?!
— У него лисья чесотка, милорд…
— Проклятье! И правда, пусть сидит в своем Кливоре… Где он видел Нортона?
— В замке маркиза… м-м… не помню сейчас. Выдавал себя за виконта… Грэхем!
Вязкий топот, тяжелое дыхание, мокрая ветка хлещет лицо, белое, как, как… В духе ли милорд?
— Ты вроде бы, говорил с этим Салтреем.
— Да, сэр…
— Почему его не схватили сразу же?
Опасное нетерпение, боги, до чего же ОПАСНОЕ нетерпение… Нет ничего опаснее нетерпения нашего милорда.
— Барон Салтрей не узнал его, монсенъор. Лицо показалось знакомым, но и только. Вспомнил уже потом, когда…
— Когда протрезвел! Твою мать! Что за замок?
— Поместье маркиза Аннервиля, милорд.
Конь истерично ржет, встает на дыбы, взбивая копытами мокрые листья.
— КОГО?!
— Маркиза Аннервиля… монсеньор…
Влажно и сперто: нечем дышать. Будто петля сжимается на пересохшем горле.
— Он еще там?
— Был там, когда Салтрей уехал…
— Уоррен, командуй поворот. Мы идем на Даллант.
— Милорд?!
— Всё равно рано или поздно надо было браться за запад. Чем скорее мы возьмем Аленкур в окружение, тем лучше.
— Но ведь Урсон…
Легкий, почти обнадеживающий хлопок по плечу рукой, с которой никогда не снималась перчатка.
— Это судьба, Уоррен. Ты веришь в судьбу? — Будет верить. Будет. Если того пожелает наш милорд…
