Он с благодарностью улыбнулся:
– Зинон тоже так говорит.
– Ну, вот видишь! А Зинон никогда не ошибается, у нее чутье.
Все-таки Клим приехал на показ раньше положенного срока: прислушался к доводам Виктора. Друг, в отличие от него, относился к предстоящему показу максимально серьезно. «Коль уж мы вбухали в этого гения столько денег, то, как минимум, должны проследить, чтобы все прошло гладко. Так что давай, Климушка, впрягайся, не все же мне одному».
Пожалуй, друг прав. Он и так самоустранился на целых три месяца, занимался исключительно лондонским филиалом, а Виктору приходилось все расхлебывать одному: и с бизнесом, и с Дашей…
По словам друга, после разрыва с Климом Даша очень страдала. Сначала пыталась уйти в запой. Потом запой плавно перетек в загул. Выбивала Клима клином, как образно выразился Виктор. В конце концов ему пришлось вмешаться. На вразумление непутевой сестры ушло почти два месяца. Виктор уже потерял надежду, когда внезапно все Дашины страдания закончились. Помог психотерапевт, к которому еще на заре ее депрессии Виктор отвел сестру. Помощь была, на взгляд Виктора, не слишком профессиональной, но зато весьма эффективной. Говорят, так часто бывает, что пациенты влюбляются в лечащего доктора. Даша влюбилась, а доктор, вопреки законам медицинской этики, ответил ей взаимностью. Сначала Виктор хотел вмешаться, а потом передумал. Избранник сестры оказался мужиком неплохим: порядочным и самостоятельным. Да и Даша с ним изменилась: перебесилась, успокоилась. Вот тебе и чудеса психотерапии! Или, может, это и в самом деле – любовь? Виктор не знал, но за младшую сестру был рад несказанно.
И Клим был рад. Раньше бы сообразить, что они с Дашей – не пара, и не морочить девчонке голову. Но теперь уж что? Хорошо то, что хорошо кончается. Даша «перебесилась», нашла свое женское счастье, а он…
А что – он? У него все хорошо. Бизнес идет в гору, совесть его чиста. Что еще нужно для жизни? Вот сейчас на показе поприсутствует, приобщится к прекрасному. Кстати, приобщаться можно начинать прямо сейчас, вон сколько очаровательных барышень кругом! Настоящий цветник! Может, за моделькой какой приударить? А что, и не слишком хлопотно, и приятно. Клим уже четвертый месяц один, непорядок.
– Любуешься? – Виктор понимающе улыбнулся. – Все-таки ты, Панкратов, хитрец! Ну, признайся, ты с этим гением связался исключительно из-за возможности общаться с такими вот красавицами? Я-то сначала не врубился, думал, на кой хрен тебе эта морока с показом, а потом как-то попал на репетицию, посмотрел, как эти ангелы длинноногие порхают по подиуму, и прозрел. Молодец, Панкратов, масштабно мыслишь!
– Да ладно тебе, – отмахнулся Клим. – Ты лучше скажи, кто помещение для показа выбирал? – Он с удивлением осмотрел зал, похожий на огромный аквариум. Снаружи, близко-близко, огни и звезды, и луна в полнеба, а внутри – люди-рыбки.
– Так твой гений на пару с пиарщиком и выбирали. А что, не нравится?
– Нравится. – Ему не просто нравилось, ему чертовски нравилось! Грамотный, что ни говори, ход: много воздуха и света, и ночное небо с неестественной яркой, точно нарисованной флуоресцентной краской луной. Ничего общего с «Блиндажом», все по-другому. И атмосфера…
Алиса стояла у прозрачной стены, так близко, что Клим испугался – вдруг она оступится, вдруг стекло недостаточно толстое, а до земли – сотни метров…
Зря он боится: она ведь не одна, она вместе с каким-то типом, держит его под руку, шепчет что-то на ухо, а тип улыбается. Интересно, что такое особенное должна сказать женщина, чтобы превратить мужика в такого счастливо-мечтательного идиота?..
Нет, Климу неинтересно! Ему вообще плевать, он давно решил, что освободился.
…Климу не хватило времени, еще секунда-другая – и он сумел бы взять себя в руки, подобрать подходящее случаю выражение лица. Лучше – равнодушное или вежливо-снисходительное.
…Она обернулась раньше, заглянула прямо ему в душу своими печенежскими глазами и увидела все, что он не успел скрыть за привычной светской маской. Многое успела рассмотреть? Клим не знал. Наверное, многое, в противном случае не стала бы улыбаться так… так радостно.
Радуется! Чему? Тому, что он один и душа его – сплошная рваная рана, дымящаяся и кровоточащая? А у нее есть этот молодой хлыщ, и можно прижиматься к нему всем телом и шептать на ухо всякие глупости.
Панкратов все-таки взял себя в руки – лучше поздно, чем никогда, – и сумел ответить на ее улыбку равнодушной ухмылкой. Пусть думает, что ошиблась, что ему все равно.
А ему и в самом деле все равно. И на показе ему ровным счетом нечего делать. Справятся и без него. Раньше ведь справлялись. А Виталику он потом все объяснит, придумает что-нибудь правдоподобное. Зря он вернулся из Лондона, ох, зря…
Если бы она знала! Она считала, что Панкратов в Лондоне, и поэтому растерялась, стояла и улыбалась, как глупая девчонка-первокурсница. Интересно, он заметил ее радость? Скорее всего, заметил… И эта его усмешка… Хорошо уметь вот так улыбаться. За такой усмешкой можно спрятать любую боль и любую радость. Он банкир, ему не привыкать, а она – дура…
Если бы у нее было время, если бы он не появился так неожиданно, все было бы по-другому. Она ведь так его и не поблагодарила: ни за себя, ни за Зинон, ни за магазин на Кутузовском. Благодарить в письме – это невежливо и неправильно, а вот лично…
Алиса боялась. Боялась, что на ее невнятное «спасибо» Клим ответит вот этой своей коронной усмешкой. И тогда уже – все, тогда она не сможет сказать ни слова из того, что собиралась.
Она оказалась права: Климу Панкратову без надобности ее благодарность. Он даже спасибо ей сказать не позволил, он просто взял и ушел…
На улице было хорошо – прохладно и чуть ветрено. Самая подходящая погода для глухой тоски. Захотелось курить, прямо здесь, на крыльце железобетонного монстра. А ведь он бросил, уже два месяца как.
– Хочешь курить? – послышался смутно знакомый хрипловатый голос.
– Хочу. – Он обернулся, встретился взглядом с прищуренными угольно-черными глазами. – Рад видеть тебя наяву.
– Наяву?! – Зинон удивленно выгнула бровь, но по глазам было видно – она знает, о чем он.
– Ты изменилась. – Клим с легкостью принял правила игры.
Она действительно изменилась, стала женственнее, что ли. И белоснежное норковое манто чудесно гармонировало со смуглой кожей, и рубиново-красные волосы не вступали в диссонанс с этой гармонией. Красивая женщина! Странная, дикая, неприрученная… как Алиса.
О чем это он? Алиса уже прирученная.
– Уже уходишь? – Зинон взмахнула мундштуком с тонкой сигаретой.
– Дела. – Клим пожал плечами, с вожделением посмотрел на сигарету. – Дашь?
– Она дамская.
– Ерунда.
– И с ментолом.
– Тоже ерунда.
– Бери. – Зинон протянула ему начатую пачку и зажигалку.
