Поскольку доходное предприятие не приносило реальной прибыли в частные карманы, не имеющие отношения к заводу, но пришитые к власти, Жирнова начали прессовать. Рабочие волновались. Вокруг сыпались предприятия, появились безработные – одно это слово, которое фигурировало на гнилом Западе и, казалось, к нам никогда не придет, пугало до смерти. Тем, кто работал, зарплату не выдавали месяцами, но у Жирнова все было о’кей, только надолго ли? – мучил всех сакраментальный вопрос.
А тут новые понятия: акции, ваучер, ООО, приватизация, акционер, дочерняя фирма, малое предприятие, концерн, бизнес, собственность… Одуреть! Можно людям, никогда этих слов не слышавшим, да в таком количестве, сразу вникнуть в смысл и не наделать ошибок? Короче, в том круговороте, перечень которого неполный, заводу угрожала реальная гибель, конечно, с последующим возрождением, но уже в другом качестве, под другим флагом. Такова краткая и, разумеется, поверхностная предыстория.
Созвонившись, Шатунов встретился с ним в кабинете. Каким Жирнов ему показался? Суровым. Номенклатурным работником – раньше это гражданское звание (прежде всего, почетное) давало более-менее четкое представление о человеке. Что еще? У него был затравленный взгляд бледно-зеленых глаз, вместе с тем цепкий, с прищуром, от такого взгляда мало чего утаишь. На худом лице резко обозначены скулы, тонкие губы с глубокими носогубными складками, высокий лоб. Голову украшала пышная шевелюра белых волос, аккуратно подстриженных и ухоженных. Жирнов бесцеремонно изучал Шатунова, создавалось впечатление, будто он просачивался внутрь Лехи, как щуп, проверяя, где спрятана гнильца. После длинной паузы вообще удивил странным допросом:
– Видел твой дом…
– Дом уже не мой, – уточнил Шатун.
– Знаю. Почему развелся? Бабу завел?
– Она завела, а я видел, как ее пилит один… Я брезгливый.
– Больно?
– Было. Позавчера вылечился.
С Шатуновым действительно что-то произошло. Так бывает: организм истощается до последней капли, вот-вот в нем прекратятся жизненно важные процессы, вдруг внезапный толчок и – рождение заново. Так и случилось, но Шатунов родился абсолютно другим человеком. Оказалось, пока он страдал как дурак, в нем копились силы, а случайная молодая женщина помогла этим силам высвободиться. Как так произошло, почему? Не в сексе же дело, в конце концов. В мире много загадок, пусть и эта зависнет в воздухе, а Леха о Еве вспоминал с теплотой.
– Скажи, как кочегару удалось построить огромный дом? – допытывался Жирнов.
– А я среди угольных куч нахожу золотые слитки.
Жирнов рассмеялся. Потом был еще ряд вопросов, на которые Шатун отвечал правдиво. Честно сказать, не рассчитывал он получить место зама, потому не старался понравиться директору и был самим собой. У Жирнова своих, мечтающих занять его кресло, наверняка не счесть, он знал, кто на что способен, а Шатунов для него вообще темная лошадка. Леха думал про себя, что целиком и полностью состоит из слова «нет»: образования нет, опыта работы на предприятии нет, знаний в документации нет…
– Мне сказали, ты самородок.
Жирнов потирал гладко выбритый подбородок и с сожалением смотрел на крепыша напротив в белоснежной рубашке и дорогой кожаной куртке. Дед разочарован – это прочувствовал Леха всем своим сознанием, и стало ему за себя обидно. Всю жизнь бился-бился, туда-сюда носился, недосыпал, недоедал, а для чего? Цели перед собой ставил, но пустяковые, не стоившие ни душевных, ни физических затрат, а на нечто глобальное не хватало ума, что ли. Видимо, из круга, в котором Леха родился, выйти можно лишь за него, но никак не дальше.
– Где живешь? – тем временем спросил Жирнов.
– В кочегарке. Там же работаю кочегаром.
– Почему?! Ты ж не бедный человек.
– А чтоб никто не догадался, что я не бедный.
Жирнова не иначе как бес попутал, он принял неожиданное для Лехи решение:
– Возьму тебя с испытательным сроком. Но тебе предстоит много потрудиться.
– Если мне будет интересно…
Леха ничего не обещал, клятв не давал – все это и так сидело в нем как само собой разумеющееся. Если ему человек доверился, то как он может его подвести? В тот же день он оформился. И что заметил свежим глазом? Окружение директора скрежетало зубами, бывало, его игнорировали, не стесняясь проявить презрение. Короче, с культурой было плохо дело, а Леха когда-то переживал из-за этого недостатка.
Разочарование с последующим уединением действительно принесли пользу. Шатунов научился не спешить, наблюдать, анализировать и производить отсев информации. Он быстро включился в работу отчасти благодаря этим приобретениям, только знаний ему не хватало. Понимая, что в той же бухгалтерии его легко обвести вокруг пальца, Шатун отдавал бумаги для проверки знакомой Иваныча, она толково объясняла, что к чему, будучи экономистом. Каждую свободную минуту он учился, ведь следовало торопиться, так как над заводиком тучки сгущались и чернели.
Производители спиртного не могут обанкротиться априори, ведь люди пили, пьют и будут пить сорокаградусный нектар, но под палящим солнцем России чего только не бывает. И так цены неслись, как табун взбесившихся лошадей, одна электроэнергия съедала львиную часть денег, а разве это единственная расходная статья, отличающаяся непредсказуемостью? И это еще полбеды. Давление извне – вот беда. Когда некто хочет присвоить твой дом, а ветер дует откуда-то с властной стороны, но откуда именно – не знаешь, становится опасно жить. Тем не менее Шатунов чертовски увлекся новым делом, это был тот случай, когда деньги, которые получаешь в виде зарплаты, не являлись смыслом и целью.
Он помнил, кому обязан переменами в себе, и ровно двадцатого июня (то самое число, когда они встретились в кафешке, только месяц спустя) приехал с огромным букетом роз (Шатунов любил все прекрасное, стало быть, розы – его любимые цветы) на квартиру, где провел самую красивую, свободную от комплексов ночь в своей жизни. Позвонил. Никто не вышел, значит, подруга Евы снова в отъезде или вообще не приезжала. Шатунов настрочил короткую записку «Еве от Л. Спасибо». Полное имя не написал на всякий случай, он же ничего о ней не знал. Вдруг у Евы есть муж, жених, строгий папа, а в ту ночь она сорвалась, зачем же осложнять ей жизнь? Прикрепив букет с запиской к дверной ручке, он сбежал по ступенькам вниз, попрощавшись с Евой навсегда.
Итак, смыслом стала работа, а раз она смысл, то совершенствование – естественный процесс. Леха Шатун из Погореловки, стабильно учившийся на трояки, которому не светило стать выдающейся личностью, пахал, как раб на галерах, обложившись учебниками и тетрадками. Тот период он назвал бы открытием, когда узнаешь столько нового вокруг и в себе, что мозги плывут от температуры, в сутках не хватает часов, но понимаешь, что живешь. Уже через месяц он дал Жирнову несколько дельных советов – попал в десятку. А еще через два прямо заявил, рискуя впасть в немилость:
– В таких условиях честно работать – утопия. Давайте реально смотреть на вещи. Я предлагаю гнать левак, как это делают все. Точки сбыта найду, а с бабками нам не страшен сам президент и генеральный прокурор.
