– Перестрелял бы убийц. Всех до одного.
– А сколько их было? – подлавливал тот.
– Ксения… Эдуардовна видела трех человек. В масках.
– Кстати, у вас имеется разрешение на оружие?
– А я похож на человека, у которого чего-то не имеется?
Седой следак хихикнул в кулак, кстати, он больше наблюдал за Шатуновым, может, тоже готовил ловушки. Дело-то громкое, завтра, точнее, сегодня о нем растрезвонят по ТV, город наполнится невероятными слухами, народ будет жаждать продолжения с подробным ходом следствия, а начальство – разоблачения. Их устроит любая абсурдная (официально – рабочая) версия, всем же нужна хоть плохонькая, но кость, которую кидают, чтоб подавить на первых порах нездоровую шумиху. Ну, пусть попробуют сделать из Шатунова кость – своих косточек не досчитаются.
В принципе какое именно впечатление произвел лично он на следователей – плевать, Шатун изучал старшего следака. По логике у него большой опыт, но он какой-то безынициативный, как выжатый. Молодой, наоборот, чересчур инициативный и торопливый, мало шевелил извилинами. В общем, ни тот ни другой ему не подходили.
Сверху спустили на носилках Ксению, накрытую простыней, и Шатунов невольно поднялся…
– Можете идти, – сказал ему седой. – Мы вас вызовем.
Не прощаясь, Шатунов последовал за носилками, а во дворе шепнул Марину, который сидел без дела в пластиковом кресле, вытянув длинные ноги в кроссовках:
– Сгоняй к окнам, послушай, о чем они…
Марин подхватился и бесшумно исчез за углом дома, а Шатунов проводил Ксению до медицинской машины, на которой ее увезли.
Вот и всё… Идя к своему джипу, он думал об этом слове – «всё», о том, какой разрушительной силой оно обладает. Всё – это когда отмирает часть души и сердца, когда отсекается значительный жизненный отрезок, заполненный надеждами, значит, и смыслом. Вместо этого через поры кожи внутрь просачивается пустота с холодом, и поскольку пор сотни тысяч, тело заполняется быстро, вымораживая чувства, кроме одного – ненависти. Ненависть никто-никто не видит, даже тот, кто ощутил ее в себе. Но она есть. И это такая чернота бездонная – страшно туда заглянуть, потому что нет в ней конца. Нет и опоры, от которой можно оттолкнуться и улететь подальше, иначе быть беде. Шатунов обречен. Вот что означает – всё.
Он забрался в джип, сунул сложенные ладони между коленями, нахохлился, втянув голову в плечи, и так сидел. Он привыкал к образовавшейся ненависти, крепчавшей с каждой минутой. А она требовала крови, этого же жаждал и он, в общем-то, они срослись – так скоро?
Южин не расспрашивал, что да как было, почему долго держали, хотя был из категории любознательных и приставучих людей. Он достал пачку сигарет, открыл дверцу, чтоб выйти покурить, оставив шефа наедине с темной силой, что угадывалась в нем, но Шатунов попросил:
– Дай и мне закурить.
А он не курящий, бросил когда-то из-за сына, чтоб не дышать на мальчишку всякой дрянью, к тому же некурящий отец – положительный пример для ребенка. Водитель услужливо сунул в рот шефа сигарету, щелкнул зажигалкой, при этом весь его вид выражал сочувствие. Шатунов ничего не видел. Он, тупо глядя перед собой, сидел без движений, нервно гоняя зубами сигарету из одного угла рта в другой да выпуская густые клубы дыма. Южину показалось, шеф способен воспринимать человеческую речь, ну и осмелел:
– Ребята звонили, в аварию влетели. Живы и то хорошо… Ждут нас.
– Поедем, – пообещал тот.
Но команды заводить мотор не последовало, а без приказа Южин с места не сдвинется.
Въехав в гараж, Гектор заглушил мотор и обернулся. Люка и Хок, сидевшие на заднем сиденье в задумчивости, поймали его взгляд из-под нависших бровей, означающий: выметайтесь, путешествию конец. Люка открыла дверцу, спрыгнула на пол, бросив неподвижному Хоку:
– Сумку забери.
Тот неохотно зашевелился. Подтянул к себе сумку, в которой лежало оружие, ну и кое-какие инструменты, нажал одним пальцем на рычаг – дверца дрогнула, открывшись, а он не торопился выйти.
– Шевелись, Хок, – бросил сипловатым голосом Гектор, расстегивая на груди черный комбинезон. Спохватившись, он достал большой черный пакет, встряхнул его и расправил на полу гаража, приказав: – Переодевайтесь.
Люка одним движением сняла шапочку, превращающуюся в маску с прорезями для рта и глаз всего за секунду, расстегнула молнию на куртке и, не стесняясь мужчин, стащила ее с себя, оставшись в белоснежном бюстгальтере. Она скинула и ботинки, стащила брюки, все бросила в черный пакет на полу.
Черты ее лица не для обложек глянцевых журналов, очерчены жесткими линиями и с первого взгляда грубоваты, но передают волевой характер, внутреннюю силу, решительность. В век повальной инфантильности люди с волевым началом магически притягивают глаз, легко запоминаются, но трудно поддаются описанию, ведь то, что ощущается на подсознательном уровне, не имеет точных примет. Подобных людей можно узнать только, встретившись лицом к лицу еще раз, а составить фоторобот – задача практически непосильная, Люка знала об этой своей особенности.
У нее первоклассная фигура без признаков анорексии. Жирок под кожей, тем не менее кости упакованы в плотные, округлые мышцы и идеальную кожу. Она знала: Хок с Гектором украдкой косятся в ее сторону, мысленно оба владеют ее телом, особенно сегодня не отказались бы оба снять напряжение. Но свального греха в команде нет и быть не может, все же собрались вместе не отморозки с одной извилиной на всех, заточенные лишь на кайф. Однако сегодня и Люка ощущала невероятное напряжение, с которым едва справлялась.
Гектор побросал последние вещи в пакет, попросил проверить, не забыли ли чего, поднял тюк одной рукой, сказав:
– Приготовьте поесть, я вернусь через часок.
– Куда ты? – спросила Люка, натягивая футболку. Вопросов к нему у нее было очень много, очень. И все требовали немедленных ответов.
– Уничтожу обмундирование, – бросил он, выходя из гаража.
Во дворе стояли еще две машины – импортная и семерка. Гектор взял семерку. Ни Люка, ни Хок не вышли из гаража до тех пор, пока не растворился в ночи звук мотора. А ночь в этой части города была образцово спокойной и, как назло, настраивала на лирическую безмятежность.
На полпути к дому Хок остановился, закуривая, поднял лицо к небу, да так и застыл. Люке пришлось обойти его, ступив за дорожку прямо в рыхлую землю, предназначенную для огородных культур, которые некому сажать. Группа Гектора снимала этот дом вместе с садом и огородом, да любителей покопаться в земле, почувствовать ее, ощутить связь с природой среди них не нашлось.
Поворачивая ключ в замке, она оглянулась – Хок все еще стоял с запрокинутой головой. Он наполовину хоккеист, наполовину ассасин. Не взяли его в лидирующую команду, но не потому, что бездарный, нет. Просто Хок неудачник, а неудачникам всегда что-то или кто-то мешает, например, интриганы, которые были, есть и будут. Отсюда и кличка – урезанная от слова «хоккеист», как напоминание, что и клички он удостоился усеченной. Прошлое Люки – тоже спорт.
