Старик досадливо крякнул.
– Не обращай внимания. Все это досужие домыслы и сплетни. По принципу «одна баба сказала». Соседка из дома напротив видела, как в день смерти к твоей бабушке приходил какой-то мужчина. На этом основании «сарафанное радио» объявило, что Лизу убили, хотя медицинское заключение говорит о том, что произошла остановка сердца.
– Но у нее было такое синее лицо… и нижняя губа насквозь прокушена… – Дайнека страдальчески сморщилась, стараясь больше не плакать.
– К сожалению, именно так заканчиваются сердечные приступы. Я спрашивал соседку, но не услышал от нее ничего вразумительного. Она даже не помнит, как выглядел тот мужчина. Есть только один факт, который действительно встревожил меня. Та же соседка утверждает, что ночью в доме включали электрический фонарик. Это произошло тогда, когда, по заключению медэкспертизы, Лиза уже была мертва.
Уставившись в одну точку, Станислав Казимирович покачал головой.
– Что ж, ничего не поделаешь… – Он перевел глаза на девушку. – Прости меня, девочка, задержал я тебя. Завтра утром езжай домой. Тебе, верно, на занятия нужно…
– Сейчас в университете каникулы.
Пан Стани́слав опустил веки.
– Поздно уже… иди… постелишь себе в комнате внука… спокойной ночи.
Дайнека продолжала сидеть, прислушиваясь к дыханию старика, пока не поняла, что он спит.
Часы в гостиной показывали начало первого. За окном царила беспросветная тьма. В соседних дворах, как в деревне, на разные голоса перебрехивались собаки.
Дайнека прошла в комнату, где ей предстояло провести ночь. На стене в деревянной рамке висела большая фотография хозяина комнаты – Костика. Внешность его была более чем прозаической и лишенной какого бы то ни было романтизма: курносый, расплывшийся нос, одутловатые щеки и белокурые волнистые волосы. К сожалению, Константин Мачульский не унаследовал от своего деда ни подтянутой фигуры, ни благородного горбоносого профиля польских шляхтичей.
Дайнека никогда не видела Костика. Но знала, что он учится на юридическом факультете в Москве, а на каникулах подрабатывает в нотариальной конторе своего деда.
Она уселась за письменный стол и, положив перед собой пакет, вскрыла его. Внутри было много разных бумаг. Свидетельства о рождении, старинные фотографии в причудливых паспарту, пожелтевшие аттестаты с выведенными перьевой ручкой оценками, почетные грамоты и прочие семейные раритеты.
Увидев старинный сертификат на рояль «Блютнер», Дайнека вспомнила бабушкин рассказ о том, что во время войны рояль остался в их брошенном доме. Что с ним сталось? Возможно, теперь он украшает гостиную немецкого дома, а может быть, догнивает в деревенском сарае.
Наконец в ее руки попал затертый розовый конверт, подписанный по-русски и по-итальянски. Отправительницей значилась баронесса фон Эйнауди Екатерина Алексеевна из Венеции. Письмо было адресовано Николаю Михайловичу Бережному. Именно так, по словам пана Стани́слава, звали бабушкиного дядю по материнской линии.
Дайнека достала из конверта листок, он почти распадался на месте сгиба. Строки на пожелтевшей бумаге были написаны уверенной рукой.
1898 г. Сентября 21. Венеция.
Спасибо, милый друг, Николай Михайлович, что нашли время написать мне. Вчера получила Ваше хорошее письмо.
Вы желаете услышать от меня несколько венецианских новостей, но что Вы прикажете сказать о городе, где, что ни день, все одно и то же. Звон с колоколен и громкие окрики гондольеров – вот и все наши новости. На днях появилась здесь Наталья Петровна Мещерская.
«…как ангел прекрасна, как демон коварна и зла…»
От нее я узнала, что Вы все еще в Москве и здоровы.
Еще Вы желаете знать, как состоялось мое путешествие из Петербурга в Венецию. Благополучно, но монотонно. Вот и все, что я могу Вам сообщить любопытного.
Памятуя о Вашем давнем желании приехать в Венецию пансионером Академии художеств, могу дать наставление, которое, надеюсь, поможет Вам избежать в дороге многих бед.
Никогда не путешествуйте с круговым билетом, ежели не хотите, чтобы вас непрестанно поторапливали и тем досаждали.
Избегайте доверяться поездной прислуге, особливо если она знает, что вы русский. Очень гадко и грустно наблюдать за тем, как жадны и без нужды лживы. Против ласковых и веселых итальянцев все прочие европейские люди скучны и на одно лицо.
Искусство здесь – увы! От иных полотен веет холодом и смертью хотя бы потому, что все здесь заняты сооружением и украшением могильных склепов. Но возможно, Вы найдете в Венеции для себя большую перемену.
Я пишу в кабинете, и передо мною рисунок, что Вы подарили. Голубчик, не пишите больше о чувствах. Во мне уже нет прежнего женского тщеславия, когда речь идет о Вас. Вы совсем особенный человек, и любить Вам должно особенную женщину. Я настаиваю на этом, и ежели даже это не умно, делаю так, потому что должно. Внушите себе, чтобы смотреть на меня как на друга или родню.
О многом писать не стану, не все же разом. В следующем письме я Вам еще о чем-нибудь расскажу.
Вы мне дороги и милы, и моя дружба к Вам неизменна.
Ваша Екатерина фон Эйнауди
Глава 3
Ночной гость
Дайнека выключила свет и подошла к окну. За стеклом беспокойно колыхались голые ветви деревьев. Февральский ветер набирал силу, старый дом вздрагивал, отзываясь на его злые порывы.
Отчего-то сделалось грустно.
Она думала о Николае Бережном и баронессе Эйнауди. Ей казалось, что на пути этих двоих возникли непреодолимые препятствия. Женщина наверняка была замужем и, как указывал на то ее титул – за итальянским аристократом.
«Интересно, побывал Николай Бережной в Венеции или нет?»
Дайнека прижалась лбом к оконному стеклу, увидела отражение своего лица и вздохнула. Запотевшее стекло скрыло ее черты.
«Как это похоже на смерть…»
Она закрыла глаза: «Он жив, я знаю. Он жив».
Дайнека никогда не переставала думать о Джамиле. Она помнила его светлые волосы и сильные плечи. Помнила, как он двигался, как засыпал, как любил. Помнила каждое прикосновение, то, как он смотрел на нее, и какие у него глаза – серые и немного больные. Она и теперь чувствовала на себе взгляд Джамиля.
Он был для нее как пришелец с другой планеты, так был ни на кого не похож. Это он сложил ее как мозаику, заставил себя понять и полюбить со всей страстью души.
Дайнека не забыла ни одной подробности из того, что с ними случилось. В том августе, год назад, она прожила долгую жизнь, полную любви и страха, счастья и невыносимой боли. Встретив любовь, она тут же ее потеряла без всякой надежды обрести вновь.
