— Я не американец, — сказал он. — Но слышал, что так оно и есть.
103
Ночь обволакивала, точно влажная марля. В этот час улицы были пустынны — лишь редкие прохожие да военные патрули. Город готовился к торжествам. Тротуары были выметены. Под ветерком трепетали яркие транспаранты. Алюминиевые барьеры размечали путь демонстрации. Круглая дата сулила небывалый праздничный размах. Чтобы не привлекать внимания, Пфефферкорн держался проулков и шел размеренно. Взгляд долу, руки в карманах, вера в усы.
Днем перед «Метрополем» всегда стояла череда троек, поджидавших седоков, но сейчас весь квартал был пуст. Лишь одинокий солдат прикуривал сигарету. Скользнув по Пфефферкорну равнодушным взглядом, он сделал затяжку и отвернулся. Сквозь стеклянные двери виднелся портье, увлеченный журналом. Пфефферкорн решительно вошел в вестибюль и зашагал прямиком к лифту. Рука его уже тянулась к кнопке, когда портье на злабском окликнул:
— Минуточку!
Пфефферкорн замер.
Портье приказал обернуться.
Пфефферкорн сделал возмущенное лицо и ринулся к конторке.
— Уй муего любвимого уймжтвиенно отжталий жтаржего бвруду глижтий! — рявкнул он.
Портье предсказуемо опешил. Пфефферкорн и сам бы оторопел, если б вдруг какой-нибудь невероятный усач в пастушьем наряде заорал о своем любимом полоумном брате, страдающем глистами.
«Глисты!» — с чувством повторил Пфефферкорн. Потом заорал, что уже больше недели не может получить вентилятор. В подкрепление своих слов он грохнул кулаком по конторке. Портье подпрыгнул. Изобразив усталость от столь долгого общения с болваном, из левой гетры Пфефферкорн достал денежную скатку и, отслоив купюру в пятьдесят ружей, помахал ею перед носом портье, словно говоря: Могу открыто дать взятку, и мне ничего не будет. Видишь, какая я важная шишка? Не хухры-мухры. Так что не путайся под ногами. Так он предполагал. Правда, допускалось иное прочтение: Возьми деньги и заткнись. Как бы то ни было, портье цапнул бумажку и смущенно улыбнулся:
— Мсье.
104
В лифте Пфефферкорн поднес палец к кнопке пентхауса. Потом решил, что и без того дел невпроворот. Противно, но пусть Драгомир Жулк еще поживет. Пфефферкорн ткнул кнопку четвертого этажа.
Пока лифт натужно поднимался, он прикинул план действий. Вероятно, в таком старом отеле номера друг от друга отличаются. Но кое в чем должны быть идентичны. Определенно в каждом есть прихожая, где с одной стороны платяная ниша, с другой — дверь в ванную. В спальне кровать. Комод, на котором стоит телевизор. Тумбочка, телефон, часы, батарея, лампа. Вентилятор, наверняка неисправный.
Лифт заскрежетал и остановился. Двери разъехались. Пфефферкорн крадучись вышел в холл.
Важно помнить, что Карлотта в номере. Нельзя ворваться, сметая все на своем пути. Следует разить насмерть, но прицельно. Если комната похожа на его номер, в ней удобно разместятся четверо. Однако в Западной Злабии свое понимание удобства. Надо быть готовым к тому, что в номере десять человек. Вооруженных. Имеющих приказ стрелять на поражение. Значит, его движения должны быть согласованны и плавны. Всех бить под дых.
Пфефферкорн миновал свой бывший номер. Затем сорок шестой, обитель шумных молодоженов. Остановился перед сорок восьмым. Все это время Карлотта была от него в сорока футах.
Пфефферкорн огляделся.
Никого.
Долой колпачок, дезодорант-электрошокер в левой руке. Держим плотно, однако не стискиваем. Зубная щетка-нож в правой руке. Держим плотно, однако не стискиваем. Как учил Сокдолагер. Оружие должно стать продолжением руки. Не тяните с ударом. Бейте. Рукояткой щетки Пфефферкорн трижды стукнул в дверь. Тишина. Шаги. Дверь распахнулась.
105
Дверь распахнулась.
— Какого хрена? — спросил Люсьен Сейвори. Вернее, хотел спросить. Дальше «какого х…» он не добрался, ибо Пфефферкорн уткнул электрошокер в его дряблый живот и нажал гашетку.
Сейвори подломился в коленях и рухнул, точно мешок корнеплодов, головой-луковкой стукнувшись о ковер. Одним плавным движением Пфефферкорн перепрыгнул через распростертое тело, упал и перекатился в гостиную, где тотчас вскочил в боевую стойку. Не забывая о нырках и уклонах, он вертелся на месте, во все стороны тыча ножом и сыпля зарядами в восемьдесят тысяч вольт.
— Ха! — сказал он. — Хе!
Пфефферкорн пронесся по номеру, точно гибельный ураган, сметающий все на своем пути, и, не встретив сопротивления, остановился, дабы оценить нанесенный врагу ущерб. Если не считать поверженного Сейвори, комната была пуста, но понесла невосполнимый урон: атака Пфефферкорна прорвала оборону штор, искалечила лампу, тяжело ранила батарею, уничтожила вентилятор и обездвижила одеяло.
Карлотты не было.
Но тут Пфефферкорн кое-что заметил. Схожая с его номером, комната имела одно существенное отличие — дверь в соседний, сорок шестой номер, где проживали новобрачные.
Пфефферкорн ее открыл. Дверь со стороны смежного номера, не имевшая ручки, была приотворена. Пфефферкорн толкнул ее ногой, переступил порог и увидел Карлотту, привязанную к кровати, спинка которой оставила серповидный след на обоях. Источником ритмичного грохота были не водопроводные трубы или пылкие молодожены, но несчастная женщина, которая неустанно раскачивала кровать, взывая к жильцу из сорок четвертого номера, с кем ее разделяло не сорок футов, а всего-то сорок дюймов.
Пфефферкорн кинулся ее освобождать. Карлотта приподняла голову с подушки; во взгляде ее плескалось недоумение, когда Пфефферкорн ножом рассек путы на ее запястьях и лодыжках. Затем он раскрыл объятия, но вместо поцелуев и африканской страсти получил обжигающий правый хук, сбросивший его на пол. Пфефферкорн попытался сесть, но Карлотта, издав первобытный вопль, спрыгнула с кровати и заехала коленом ему в челюсть, отчего зубы его клацнули, точно мышеловка. Рот наполнился кровью. От удара нож выскочил из его руки и вонзился в стену. Пфефферкорн плюхнулся на четвереньки и пополз прочь, однако возле двери в смежный номер распластался, ибо его настиг мощный пинок в задницу. Сверху обрушилась Карлотта и, оседлав его, провела серию ударов по почкам и в затылок. Пфефферкорн отметил ее удивительную силу и безудержную ярость. Ему удалось перевернуться на спину, но тотчас он получил удар в висок. Пфефферкорн прикрыл руками голову, и тогда Карлотта, свернув кулачную атаку, стала его душить. Мелькнула мысль, что она-то хорошо усвоила приемы рукопашного боя. Умница, подумал посрамленный Пфефферкорн. В будущем, решил он, лучше не доводить дело до стычек. Он оторвал ее руки от своего горла, но Карлотта попыталась выцарапать ему глаза. Двумя руками он еле удерживал одну ее руку, и свободной рукой она чуть не выдрала его фальшивые усы. Вот тут-то он все понял. Карлотта его не узнала. Ведь он в наряде козопаса и лицом волосатее команды восточногерманских гимнасток.
