Если прежде Пфефферкорн был потрясен, то сейчас напрочь потрясен. Казалось, его мотает в галтовочном барабане под управлением пьяного эпилептика на ходулях, который вдобавок прыгал на батуте, растянутом в разломе Сан-Андреас. Пфефферкорн уставился в погасший экран и будто все еще видел лицо Карлотты.
— Расскажите все, что вам известно, — сказал Пол.
64
Пфефферкорн рассказал обо всем, начиная с кражи рукописи. На эпизоде с запиской Люсьена Сейвори Пол его перебил:
— Сейвори — двойной агент.
— Вы так говорите, словно это само собой разумелось.
— Не переживайте, — сказал Пол. — Мы сами только что узнали.
Он открыл очередной файл с фотографией, на которой два человека обменивались рукопожатием:
— Три недели назад снято в аэропорту «Хлапушньюк», Восточная Злабия. Сейвори, конечно, вы узнали.
От вида знакомой головы-луковицы у Пфефферкорна подскочило давление.
— С трех раз угадайте, кого он приветствует.
Здоровенный визави Сейвори смахивал на медведя. Из кармана его спортивного пиджака, больше похожего на палатку, торчал блок «Мальборо». За спиной великана маячили бесстрастные держиморды с ручными пулеметами и команда невероятно грудастых девиц в форме группы поддержки «Далласских ковбоев».
— Сдаюсь, — сказал Пфефферкорн.
— Верховный Президент Восточной Злабии Климент Титыч, — сказал Пол.
— Тот самый, кого я подстрелил?
— Не вы.
— Нет?
Пол покачал головой.
— Слава богу, — сказал Пфефферкорн.
— На вашем месте я б не спешил радоваться. Жулка-то убили вы.
— Ох!
Пол свернул изображение.
— Многое из того, что рассказал Сейвори, — правда. В книгах шифр. Да, Билл работал на нас. Предполагалось, что вы его замените. Что касаемо того, будто «Кровавые глаза» инициировали покушение на Титыча, это полная чушь.
— Кто же в него стрелял?
— Он сам.
— Сам? Зачем?
— Нужен предлог для вторжения в Западную Злабию. Титыч и так уж непристойно богат — в основном казино, плюс кое-какие телекоммуникации и СМИ, — но газовое месторождение перевело бы его в высшую лигу Вначале он испробовал более достойные пути, чтобы заручиться международной поддержкой. Может, вы заметили кампанию против нарушения прав человека в Западной Злабии? Не сработало. Напротив, рейтинг его снизился, поскольку, согласно нашим опросам, девяносто шесть процентов американцев не слышали о Злабии вообще, а восемьдесят один процент тех, кто слышал, не отличает Западную от Восточной. Вообразите, как ему неймется захапать месторождение, если он решился инсценировать покушение. Пули-то, они кусачие.
— Тогда почему вторжение не состоялось?
— Потому что он струсил. Учтите, до падения Стены мы подпирали этаких молодчиков, которые служили буфером между нами и Советами. И они невесть кем себя возомнили. Титыч полагал, что во всякой потасовке ему обеспечена наша поддержка. Однако мы дали ясно понять, что не желаем вляпаться в очередную войну ради того, чтобы он набивал карманы.
— Значит, в «Кровавых глазах» не было шифровки?
— Была, но пустышка — проверка связи. Мы хотели посмотреть, сгодится ли ваш бренд для будущих операций. Он себя оправдал. Результат блистательный.
— Но я же все исковеркал…
— Что исковеркали?
— Сбил метку — «одним плавным движением».
— Это не метка.
— Как?
— Вот так.
— А что было меткой?
— «Рухнул на колени, хватая ртом воздух».
Пфефферкорн расстроился, что столь избитый оборот проскользнул сквозь сито.
— Но как вы могли знать, что я возьму рукопись? — спросил он.
— Могли. Мы изучили вашу биографию начиная с семидесятых годов. Выявился духовно нищий и вечно безденежный тип, попеременно склонный к самовозвеличиванию и самоуничижению, поверивший, что более успешный приятель считает его превосходным писателем. Идеальный шторм эгоцентризма и алчности. Как я уже сказал, дебют ваш был многообещающим. Мы собирались всерьез начать вашу раскрутку, как вдруг из-за бюджетных сокращений лишись сорока процентов нашей резидентуры, причем в Злабии не осталось агентов вообще. Представляете? В одночасье тридцатитрехлетний труд псу под хвост. — Пол горестно покачал головой. — Политика.
— А как сюда вписывается «Кровавая ночь»?
— Титыч пронюхал о сокращениях. Видимо, от Сейвори. И подсуетился, чтобы до отзыва агентов через старика подсунуть вам липовую шифровку…
— «Кровавую ночь».
— Именно. Сайонара, Драгомир Жулк.
— Короче говоря, — сказал Пфефферкорн, — Титыч заставил Сейвори заставить меня заставить издателя заставить ваших агентов сделать за него всю черную работу?
— Он смекалист, спору нет. Напрямую с агентами мы не связываемся. Только через метки. Подлинную шифровку от подложной не отличить. Мастерский ход. Жулка нет, некому рулить. А желающих полно — разумеется, партия, а также анархо-энвайронменталисты, троцкисты, хомскисты,
[12]
нигилисты-пацифисты и сторонники открытого программного обеспечения. Налетай — подешевело. Восточным злабам осталось только выбрать подходящее время, чтобы в ритме вальса пересечь границу.
Пфефферкорн потер виски.
— Ну а кто похитил Карлотту?
— Некие «Маевщики-26». Западнозлабские контр-контрреволюционеры. Третье поколение бескомпромиссных, во времена перестройки взращенных на строгой диете дезинформации. Считают себя последним оплотом коммунизма и недовольны пассивностью Жулка, хотя, как ни смешно, именно его пропагандистская машина их породила. Увидели, что Титыч собирает войско, и полезли в драку. А пороху маловато. Вот чего они хотят.
Пфефферкорн задумался.
— Верстак.
Пол кивнул:
— С большой буквы. Шифровальная программа. Закладываешь исходный текст и получаешь блокбастер, укомплектованный посланием. По нашей рабочей версии, в доме они искали именно Верстак. Конечно, не нашли — после смерти Билла мы дистанционно его уничтожили. Тогда они захватили Карлотту.
«А ведь это я настоял, чтобы она осталась дома, — подумал Пфефферкорн. — Пошла б на встречу, ничего бы не случилось».
— Надо ее вытащить, — сказал Пол. — Слишком большая ценность, чтобы ею разбрасываться.
