— Эй, вы!
Пфефферкорн перешагнул порог и замер. Он увидел лишь голые стены.
48
Пфефферкорн позвонил литагенту:
— Надо придержать выход книги.
Агент засмеялся.
— Я серьезно. Нельзя выпускать ее в таком виде. Слишком много недочетов.
— О чем вы? Превосходная книга. Все так говорят.
— Я…
— Вы сами это говорили.
— Нужно кое-что переделать.
— Понимаю, вы весь на нервах, однако…
— Дело не в нервах! — заорал Пфефферкорн.
— Полегче.
— Извините. Послушайте. Вот что: прошу вас, позвоните, пусть придержат на месяц, чтобы я сделал правку.
— Вы же понимаете, что это невозможно.
— Сможете. Надо.
— Вы сами-то себя слышите? Бред какой-то.
— Ладно. Я сам позвоню.
— Стоп, стоп, стоп! Не делайте этого.
— Сделаю, раз вы не хотите.
— Да что происходит?
— Потом перезвоните мне. — Пфефферкорн повесил трубку.
Через сорок пять минут раздался звонок.
— Сказали? — спросил Пфефферкорн.
— Сказал.
— Ну?
— Отказ.
Пфефферкорн шумно задышал.
— Первый тираж в четыреста тысяч уже отгружен, — сказал агент. — Неужто думаете, его притормозят?
Пфефферкорн молчал.
— Я понимаю ваше состояние…
— Нет, не понимаете, — сказал Пфефферкорн.
— Понимаю. Не раз видел подобное.
— Не видели.
— Видел. Много раз. Ничего странного. Обычная реакция на стресс. Ведь на вас рассчитывают, ставки высоки. Все понятно. Уж я-то знаю. Груз ответственности. Но дело сделано. Вы написали потрясающую книгу. Свою работу исполнили. Теперь не мешайте другим делать свою.
Всю следующую ночь Пфефферкорн перечитывал роман, загибая уголки страниц в тех местах, где из-за нехватки времени герой спешит. Работая в бешеном темпе — тикали часы, — он насчитал девятнадцать меток. Потом выписал абзацы, окружавшие секретную фразу, и постарался отыскать шаблон. Дурью маюсь, подумал он. Тут нужен ключ или как его там. И навык. В Интернете Пфефферкорн почитал о взломе кодов. Из предложенных способов ни один не сработал, хотя вдруг оказалось, что в инструкции к его стиральной машине зашифрованы начальные реплики «В ожидании Годо».
Подступило отчаяние.
49
— Бедный Артур.
Пфефферкорн тотчас понял, что напрасно позвонил Карлотте. Он искал утешения, но как его получишь, если нельзя сказать правду? Сочувствие Карлотты лишь корябало душу.
— Накануне выхода книги Билл тоже не находил себе места. Будто надвигалось что-то ужасное.
Пфефферкорн молчал.
— Вы с ним похожи, — сказала Карлотта.
— Считаешь?
— В чем-то — да.
— Я хорош в постели?
— Что за вопрос?
— И все же?
— Конечно. Ты чудный.
— Только слегка проржавел.
— Да? Я не заметила.
— Не хуже Билла?
— Артур. Не надо.
— Никаких обид, если он лучше. Вполне естественно. Он имел больше времени узнать твои предпочтения.
— Мое предпочтение.
— Скажи честно. Я переживу.
— Не стану отвечать на дурацкий вопрос.
— Да нет, уже ответила.
— Ничего подобного. Просто отказалась отвечать на глупый вопрос.
Наступило молчание.
— Извини, — сказал Пфефферкорн. — Перенапрягся.
— Понимаю. Я уверена, книгу ждет оглушительный успех.
Именно этого он и боялся. Как же Билл-то выдерживал? Наверное, раз от разу оно легче? К тому же в хитросплетении событий его роль относительно невелика и оттого простительна. Ведь он не нажимает кнопку, не спускает курок. Всего лишь издает книгу.
— Ждешь не дождешься творческих встреч? — спросила Карлотта.
— Не терпится увидеть тебя, — сказал он.
— Я приведу с собой огромную толпу. Пфефферкорн вздрогнул.
Карлотте надо быть подальше от всего, что связано с книгой. Чтоб не замараться.
— Кажется, тем вечером у тебя танцы?
— Отменила.
— Зря, — сказал он.
— Глупости. Потанцевать я могу когда угодно.
— Тебе ж это в радость.
— Лучше увижусь с тобой.
— Знаешь, при тебе я стану нервничать.
— Ой, перестань.
— Правда, — сказал он. — Не приходи.
Вышло грубо, и он поспешно добавил:
— Прости. Ей-богу, начну запинаться.
— Ну да, оно нам надо?
— Пожалуйста, не заводись.
Карлотта вздохнула:
— Ладно, извини.
— Проехали. Увидимся после выступления. Выбери какое-нибудь уютное местечко. Сделай для меня, хорошо?
— Конечно.
— Спасибо.
— Легкой дороги.
— Спасибо.
— Артур… — Она помолчала. — Я тебя люблю.
— И я тебя.
Пфефферкорн повесил трубку и заходил по квартире. Одиннадцать вечера. Через десять часов откроются книжные магазины и «Кровавая ночь» вырвется в мир. Днем раздача автографов, вечером в половине восьмого первая публичная читка. А потом запрягайся на три недели. Отдохнуть бы. Но заснуть не удастся, сегодня уж точно. Пфефферкорн включил телевизор. Через полминуты специального репортажа о кризисной ситуации в Злабии выключил и вновь зашагал по квартире.
Пфефферкорн старательно избегал всяких намеков о связи его новой реальности с прошлым. Он запрещал себе об этом думать, боясь того, куда заведут подобные мысли. Грани его личности сформировались в противодействии Биллу. Он считал себя писателем, не пожелавшим жертвовать искусством в угоду материальным благам, — этакий анти-Билл. Но какой смыл противостоять тому, чего не существовало? Было бы убийственно осознать, что всю жизнь тягался с призраком.
Если вдуматься, стоила ли игра свеч? Каков итог? В творчестве ничем особым он себя не проявил. Чем уж он так отличен от Билла, если отбросить его ослиное упорство в том, что они с ним разнились? Что было бы, если б не Билла, а его завербовали в секретную агентуру? Что, он женился бы на Карлотте? А дочь бы родилась? Сейчас был бы жив вообще? Ткань мироздания безнадежно расползалась, и сквозь дыры проглядывали иные миры, одни манящие, другие неописуемо кошмарные.
