— Возможно, — сказал агент.
— Я в этом уверен.
— Нет-нет, конечно, спору нет. Кхм. Молчание.
Пфефферкорн кромсал филе.
— Ну хорошо, допустим, — сказал агент. — Послушайте. Идея и впрямь оригинальная, творческая. Просто, знаете ли, потрясающая. Даже, по-моему, грандиозная. Кхм… Однако вы, наверное, согласитесь, что творческий процесс предполагает неясности, и потому, может, нам стоит кое-что прояснить?
— Хороню, — сказал Пфефферкорн.
— Ладно. Итак. Хм. Вот, я — читатель. Купил вашу первую книгу, и она меня покорила. Захожу в магазин — глядь, ваша новая книжка. Достаю кредитку, приезжаю домой, кувырк в постель, улегся, начинаю читать и потом… говорю себе: «Как-то оно… того… чего-то не туда». — Агент помолчал. — Вы меня понимаете?
— Никто не обещал, что будет просто, — сказал Пфефферкорн.
— Да, но…
— Полагаю, я должен идти дальше. В художественном плане.
— Конечно, пусть так, только нужно помнить, что у людей есть определенные ожидания.
— Если самому не нравится, хорошей книги не выйдет.
— Сто процентов. Никто не спорит. Но если взглянуть с точки зрения ваших читателей, получат ли они именно то, чего ждут от А. С. Пепперса? И, положа руку на сердце, я вынужден сказать: не вполне.
— Отчего книга становится плохая.
— Кто говорит «плохая»? Я употребил это слово? Вы так сказали. Никто не говорит «плохая». Я сказал — другая.
— В том-то суть творчества.
Агент защипнул переносицу.
— Давайте не углубляться в теорию.
— У такой книги будет свой круг читателей.
— Не отрицаю.
— Я бы прочел.
— Не все такие умные.
— Отчего мы упорно недооцениваем интеллектуальный уровень американской публики?
— Не надо, я не говорю, что умников нет вовсе. Вопрос в другом: вашим ли читателям адресована подобная книга? Вы же не с нуля начинаете. Ваше имя известно, люди знают, о чем пишет А. С. Пепперс, и держат это в уме, когда выкладывают двадцать четыре девяносто пять за книжку. Роман — это контракт. Писательская обязанность перед читателем. Просьба вам довериться. И… Ладно. Вижу, как остро вы переживаете. Я не говорю, что это невозможно. Все зависит от исполнения.
Пфефферкорн молчал.
— Если кто и справится с задачей, так только вы.
— Благодарю за вотум доверия.
— Это моя работа, — сказал агент. На окуня он только взглянул. — Когда ждать пару-тройку глав?
34
Могло быть хуже. Категорический отказ. Однако агент согласился, что сражение героя с собственным комплексом неполноценности может быть захватывающим, все зависит от подачи материала. Дерзкий замысел требовал виртуозного исполнения, а Пфефферкорн знал предел своих возможностей. Вероятно, кто-нибудь сумел бы написать такую книгу. Но не он.
Пфефферкорн сидел за компьютером, отвечал на письма поклонников. Одна тетка спрашивала, не ознакомится ли он с ее романом. Пфефферкорн поблагодарил за проявленный интерес, но ответил, что принципиально не читает неопубликованные произведения. Пожилая дама взъелась на него за использование бранной лексики. Смеха ради он набросал пространный ответ, украшенный витиеватой матерщиной, но потом все удалил и просто извинился за доставленное огорчение. Городской клуб Скоки приглашал выступить на ежегодном обеде литераторов. Пфефферкорн порекомендовал обратиться в ораторскую фирму. Затем он быстро расправился с прочими посланиями, после чего осталось лишь кликнуть по файлу, озаглавленному «роман 2», в котором открылось полстраницы текста — плод одиннадцатимесячного труда.
Гарри Шагрину всегда жилось нелегко.
Не перл, но еще куда ни шло. А вот от следующей фразы корежило:
Он был отмечен.
— Господи боже мой, — сказал Пфефферкорн.
Он удалил это предложение. Потом следующее, потом еще одно и еще, пока под начальной строчкой не остался лишь зачаток диалога:
— Налейте двойной, — сказал Шагрин.
— Вам уже хватит, — сказал бармен.
Мне тоже, подумал Пфефферкорн. Он удалил эти реплики. Затем подсчитал: пока что новый блокбастер состоял из пяти слов.
35
— Противно язвить типа «а что я говорила?»
В квартире дочери они сидели на диване, в кухне Пол готовил ужин. Пфефферкорн обмолвился, что через пару дней летит в Калифорнию. Всякий раз при упоминании Карлотты дочь ухмылялась, словно всегда знала, чем дело кончится.
— Противно — не говори, — сказал Пфефферкорн.
— Не буду.
— Если не учесть, что молчанием тоже язвишь.
— Ой, пап, расслабься. Ведь здорово же. Что там будет?
— Филармонический вечер.
— Шикарно.
— Скукота.
— Быстро же тебе приелось.
— Долго ли, — ответил Пфефферкорн.
Из кухни Пол крикнул, что через пять минут все будет готово.
— Он просто кудесник, — сказала дочь.
Пфефферкорн прикусил язык. Уже не раз и не два он становился жертвой зятевой стряпни. Всякий раз в любой осечке — перекипало варево в кастрюле, не поднимался пудинг — была виновата скверная утварь, но только не скверный повар. Пол заглянул в комнату:
— Если проголодались, можем отведать салата.
На нем был фартук с надписью ниндзя-кулинар.
— Ням-ням, — сказала дочь.
Гуськом прошли в кухню-столовую. С появлением второго обитателя холостяцкая квартира Пола, площадью не больше почтовой марки, стала напоминать лагерь беженцев. Пфефферкорн предусмотрительно наведался в туалет, ибо потом уже не выйти — придется отодвигать стол, но сначала убрать с дороги питьевой бачок и мясницкую разделочную колоду.
— У нас слишком много барахла, — сказала дочь, когда Пфефферкорн, втянув живот, протиснулся к столу.
Салат являл собой сложное произведение из экзотических зерен и разнообразной кожуры. Пол наставлял тестя, что следует проглотить, что разжевать и выплюнуть, что лишь понюхать.
— Изумительно, — сказала дочь. — Где ты взял рецепт?
— В Интернете.
Пфефферкорн вилкой выковырял застрявшую в зубах шелуху.
— Очень вкусно, — сказал он.
— Спасибо, папа.
— С таким приятным дымком, — сказала дочь. — Откуда это?
— Что-то горит, — сообщил Пфефферкорн.
