Она сделала такое лицо, словно только что глотнула хлорки.
— Впрыснет свою дрянь, повернется на бок и захрапит. И все, спокойной ночи. Мужчины не растят сыновей, не кормят их своим молоком, не вытирают им попку, не пудрят тальком их, — она ворковала, но в глазах притаилась хищная птица, — улиточки. Отец всегда рано или поздно обратится против сына. Два петуха на одном дворе не уживутся. Но я выставила Пиппинова папашу, когда Пиппину было десять лет. Иветте было пятнадцать. Иветта говорит, что Пиппин уже взрослый и может сам о себе заботиться, но эта барышня забыла, кто тут мать, а кто дочь, с тех пор как заполучила свое обручальное кольцо, за которое плачено в рассрочку. Забыла, что только благодаря мне та маленькая Иезавель из Колуолла не запустила коготки в Пиппина. Не затащила его в свои сети. Иветта до сих пор приятельствует с этим козлом, — пузырясь от злости, женщина кивнула на дверь. — Со свиньей этой. Со сволочью. Со своим отцом. Кто еще мог ее надоумить? Чтобы она сунула свой длинный нос туда, где Пипс хранит наш маленький секретик. Матерям нужно иногда немножко взбодриться, миленький. Господь сотворил нас, матерей, но в этом мире нам не всегда легко приходится. Вот Пипс меня понимает. Он говорит: «Давай, мама, считать эти таблетки твоими. Это наш с тобой секрет, но если кто спросит, они твои». Он не так красиво говорит, как ты, миленький, но сердце у него — золото, двадцать четыре карата. И ты представь только, что Иветта сделала с нашим маленьким секретиком! Взяла заявилась без приглашения и спустила все в унитаз! Ох, как Пиппин ругался, когда пришел домой и узнал! До потолка прыгал от злости! Только и слышно было: «мой запас то, бля, мой запас сё, бля»! Никогда я не видела моего мальчика в таком состоянии! Он пошел к Иветте и, конечно, показал ей, как совать свой длинный нос не в свое дело!
Тут ее лицо затуманилось.
— Иветта позвала легавых! Заложила собственного брата! Он этого жабеныша, ейного мужа, и стукнул-то всего пару раз! Только вот потом начисто пропал. Уже сколько дней прошло, а от него ни слуху ни духу. Я только хочу, миленький, чтоб мой сынок мне позвонил. Просто чтоб я знала, что он жив, здоров и заботится о себе как следует. К нам все время приходят какие-то подозрительные типы, чуть дверь не выбили. И полиция ничуть не лучше. «Где оборудование, бля», да «Где деньги, бля», да «Где твой сын, старая сука». Хамы, и больше ничего. Но даже если бы Пипс мне и позвонил, я бы ни словечком его не выдала…
Я открыл рот, чтобы напомнить ей про антикварные магазины.
Она выдавила дрожащий вздох.
— Я бы скорее умерла…
— Так вы, э, простите, не могли бы вы дать мне карту Челтнема и пометить на ней антикварные магазины?
— Нет, миленький. Я тут не работаю. Спроси вон ту даму за прилавком.
* * *
Первый магазин антиквариата назывался «Джордж Пайнс». Он располагался далеко, на кольцевой дороге, зажатый между лавкой букмекера и магазином спиртных напитков. Челтнем считается мажорным городом, но и в мажорных городах есть сомнительные кварталы. По дороге надо перейти грохочущий ржавый пешеходный мост. «Джордж Пайнс» вовсе не был похож на типичный магазин антиквариата. Двери и окна забраны решетками. К запертой на замок двери скотчем приклеено объявление: «ВЕРНУСЬ ЧЕРЕЗ 15 МИНУТ», но чернила стали совсем призрачные, и бумага поблекла. Другое объявление гласило: «Лучшие цены при ликвидации имений». Через мутное окно виднелись большие уродливые буфеты, какие стоят в домиках у бабушек и дедушек. Никаких часов, ни наручных, ни настенных.
«Джордж Пайнс» давно кончился.
Я пошел обратно и на мосту встретил этих двух парней. Моих лет, но в «мартенсах» с красными шнурками. На одном была футболка «Квадрофении», на другом — Королевских военно-воздушных сил. Парни грохотали в ногу, левой-правой, левой-правой. Смотреть парням в глаза значит заявить, что ты так же крут, как они. У меня при себе было целое состояние наличными, так что я смотрел вбок и вниз, на текущую под нами выхлопную реку грохочущих грузовиков и медленных цистерн с бензином. Два мода приближались, и я знал, что они не встанут один другому в затылок, чтобы пропустить меня. Пришлось протискиваться, изо всех сил прижимаясь к раскаленным от солнца перилам.
— Огоньку не найдется? — хрюкнул в мою сторону высокий.
Я сглотнул:
— У меня?
— Нет, бля, у принцессы Дианы.
— Нет, извините, — я покрепче вцепился в перила.
— Педик, — хрюкнул второй мод.
После атомной войны такие парни будут править всем, что останется. И это будет чистый ад.
* * *
Когда я нашел вторую антикварную лавку, время уже близилось к полудню. Арка вела на мощенную булыжником площадь под названием Хайтлодей-Мьюз. Вокруг Хайтлодей-Мьюз спиралью закручивались далекие вопли младенцев. Ветер раздувал кружевные занавески вокруг оконных ящиков с цветами. Обтекаемый черный «Порше» лежал в засаде, ожидая хозяина. Подсолнухи наблюдали за мной от нагретой стены. Вот вывеска: «Дом Джайлса». Ослепительный свет дня маскировал полутьмой внутренность лавки. Дверь подпирал обвислый пигмей с плакатом на шее: «ДА, ОТКРЫТО!» Внутри пахло коричневой бумагой и воском. Было прохладно, как на камнях в ручье. За мутными стеклами шкафчиков — медали, бокалы, сабли. Валлийский комод размером больше моей спальни скрывал из виду дальнюю четверть магазина. Отсюда начинался царапающий шум. Он развернулся и оказался радиотрансляцией матча по крикету.
Звук ножа о доску для резки.
Я заглянул за комод.
— Блин, если б я знала, что выйдет такая размазня, я бы купила вишни, — проворковала темноволосая американка.
(Она была вроде бы красивая, но слишком инопланетная, чтобы нравиться.) В липкой руке она держала красно-зеленый плод, по форме — как яйцо экзотической птицы.
— Вишни, это я понимаю. Бросил в рот, выплюнул косточку, прожевал, проглотил, финито. Никакого месива.
Первые в жизни слова, с которыми я обратился к настоящему живому человеку из Америки, были:
— А что это такое?
— Ты что, манго не знаешь?
— Нет, извините.
— Незачем извиняться. Ты англичанин! Вы все не отличаете нормальной еды от пенопласта, блин. Хочешь попробовать?
Нельзя брать конфеты у извращенцев в парках. Но экзотические фрукты у владелиц антикварных магазинов, наверно, можно.
— Да.
Женщина отрезала толстый ломтик, уронила его в стеклянную миску и воткнула сверху крохотную серебряную вилочку.
— Присядь, отдохни.
Я сел на стул с плетеным сиденьем и поднес миску ко рту.
Скользкий фрукт скользнул мне на язык.
Боже, манго — такая вкуснота… надушенные персики, ушибленные розы.
— Каков будет вердикт?
— Это совершенно…
Комментатор крикетного матча вдруг сорвался с цепи: «…все зрители на „Овале“ вскакивают на ноги! Ботэм зарабатывает очередную идеальную сотню очков! Джеффри Бойкотт бежит к нему, чтобы поздравить…»
