— Скажите мне. Кто ваши учителя?
— У нас много учителей, по каждому предмету свой.
— Я спрашиваю, каким писателям вы поклоняетесь сильнее всего.
— О, — я мысленно перебрал свои книжные полки в поисках наиболее впечатляющих имен. — Айзек Азимов. Урсула Ле Гуин. Рэй Брэдбери.
— Озимый? Урсу Лягун? Бред-Бери? Это что, современные поэты?
— Нет. Они пишут научную фантастику. И еще Стивен Кинг, он пишет ужасы.
— «Фантастику»?! Пфффт! Достаточно послушать выступления Рейгана! «Ужасы»? Есть Вьетнам, Афганистан, ЮАР! Иди Амин, Мао Цзэдун, Пол Пот! Вам не есть достаточно ужаса в мире? Я спрашивала, кто ваши наставники! Чехов?
— Э… нет.
— Но вы, надеюсь, читали «Мадам Бовари»?
(Я даже не слышал про такую писательницу.)
— Нет.
— Ни даже Германа Гессе? — она заметно разозлилась.
— Нет, — тут я совершил ошибку, пытаясь как-то умерить ее негодование. — Мы на самом деле не проходим европейскую литературу…
— «Европейскую»?! Что, Англия теперь уехала на Карибские острова? Может, вы африканец? Или антарктидец? Вы и есть европеец, о неграмотная пубертатная мартышка! Томас Манн, Рильке, Гоголь! Пруст, Булгаков, Виктор Гюго! Это ваша культура, ваше наследие, ваш скелет! Вы даже Кафку не знаете?
Я дернулся.
— Я про него слышал.
— А это? — она подняла и показала мне «Le Grand Meaulnes».
— Нет, но я знаю, что вы на прошлой неделе это читали.
— Это одна из моих библий. Я ее перечитываю каждый год. Вот!
Она метнула в меня книгу в твердой обложке, как «летающую тарелку». Книга больно стукнула меня.
— Ален-Фурнье — ваш первый истинный наставник. Он ностальгичен, трагичен, очаровабелен, он болит, и вы тоже будете болеть, а самое главное и лучшее, он правдив.
Я открыл книгу, и оттуда выпорхнуло облачко иностранных слов. Il arriva chez nous un dimanche de novembre 189…
[40]
— Но она же по-французски.
— Прибегать к переводу между европейцами — невежливо, — до нее дошла нотка вины в моем голосе. — Ого? Английские школьники в просвещенные восьмидесятые годы двадцатого века не могут читать по-французски?
— Ну, у нас в школе есть французский… — (мадам Кроммелинк жестом велела мне продолжать), — но мы только дошли до второй части учебника, «Youpla boum!»…
— Пффффт! Я в тринадцать лет свободно говорила по-французски и по-голландски! Я могла поддержать разговор на немецком, английском и итальянском языках! Ackkk, ваши учителя, ваш министр образования, для них недостаточно смертной казни! Это даже не наглость! Это младенец, слишком примитивный, чтобы понять, что его пеленка переполнена и воняет! Вы, англичане, вы заслуживаете правления Чудовища Тэтчер! Я проклинаю вас двадцатью годами Тэтчеров! Может быть, тогда вы постигнете, что говорить только на одном языке — это тюрьма! Хотя бы французский словарь и грамматика у вас дома есть?
У Джулии есть. Я кивнул.
— Так. Переведите первую главу Алена-Фурнье с французского на английский, иначе можете в следующую субботу не приходить. Автор не нуждается в том, чтобы провинциальные английские дети калечили его истину, но мне нужен доказатель, что вы не даром теряете мое время. Идите.
Мадам Кроммелинк вернулась к столу и взяла ручку.
Я снова сам себя проводил до двери. «Le Grand Meaulnes» я засунул под джерси «Ливерпуля». Изгнание из «Призраков» уже отправило меня в тюрьму непопулярности. Если я попадусь с французским романом, меня ждет электрический стул.
* * *
В последний день перед каникулами весь последний урок грохотал гром. К тому времени, как автобус доехал до Лужка Черного Лебедя, небо уже уссывалось. На выходе из автобуса Росс Уилкокс толкнул меня между лопатками. Я плюхнулся на задницу в лужу глубиной по щиколотку — там, где сточная канава разлилась. Росс Уилкокс, Гэри Дрейк и Уэйн Нэшенд просто обосрались от смеха. Девчонки под зонтиками вертели головами на длинных шеях, как гусыни, и хихикали. (Удивительно, как это девчонки постоянно оказываются с зонтиками, словно по волшебству.) Андреа Бозард все видела и, конечно, пихнула Дон Мэдден и показала на меня. Дон Мэдден просто завизжала от смеха, как это делают девчонки. (Я хотел обозвать ее стервой, но не рискнул. От дождя прядь дивных волос намокла и прилипла на гладком лбу. Я бы умер за то, чтобы взять эту прядь в рот и высосать из нее дождь.) Даже Норман Бейтс, водитель автобуса, один раз хохотнул, показывая, что ему смешно. Но от мокрости и унижения я страшно разозлился. Я хотел измочалить тело Росса Уилкокса и выдрать из него отдельные кости, но Глист напомнил мне, что Росс Уилкокс — самый основной пацан во втором классе, и он скорее всего отвинтит мне обе руки и зашвырнет их на крышу «Черного лебедя».
— Ой, очень смешно, Уилкокс, — я хотел обозвать его гадким словом, но Глист не дал — вдруг Уилкокс потребует драку один на один. — Дебильные шуточки…
Но на слове «шуточки» я вдруг дал петуха. И все это слышали. Новый заряд смеха разнес меня на мелкие кусочки.
* * *
Я выстучал ритм дверным молотком и под конец нажал на звонок. Дождевые черви усеяли булькающий газон, как выдавленные угри. Слизняки ползли вверх по стенам. С навеса крыльца текло. С капюшона моей куртки текло. Мама сегодня уехала в Челтнем разговаривать со строителями, так что я сказал папе, что наверно («наверно» — это слово, которое выкидывает с места, как аварийная катапульта пилота) пойду к Алистеру Нэртону поиграть в электронный морской бой. Я не мог сказать, что иду к Дину Дурану — после той истории с мистером Блейком считается, что Дуран на меня плохо влияет. Я поехал на велосипеде — если кто-нибудь попадется по дороге, можно просто крикнуть «Привет» и проехать мимо. А если идешь пешком, могут задержать для допроса. Но сегодня все смотрели по телевизору, как Джимми Коннорс играет с Джоном Макэнроу. (У нас идет дождь, но в Уимблдоне светит солнце.) «Le Grand Meaulnes» я завернул в два пластиковых пакета из «Маркса и Спенсера» и засунул под рубашку. Вместе с моим переводом — я угробил на него кучу времени. За каждым вторым словом приходилось лазить в словарь. Даже Джулия заметила. Вчера она сказала: «А я всегда думала, что ближе к концу четверти задают меньше». Впрочем, я заметил нечто странное: стоило только начать, время так и полетело. Это в тыщу раз интереснее, чем «Youpla boum! Le français pour tous (French Method) Book 2», где рассказывается про Мануэля, Клодетту, Мари-Франс, месье и мадам Берри. Мне хотелось попросить мисс Уайч, нашу учительницу французского, проверить мой перевод. Но если я запятнаю себя позорным клеймом образцового ученика в таком девчачьем предмете, как французский язык, это окончательно погубит мой пошатнувшийся статус среднерангового пацана.
