Когда Андрей увидел меня на платформе, возликовал. Пока дошел до меня, пять раз поскользнулся и два раза растянулся.
– Алена, ты умница, ты чудо! – восхищался муж, переобуваясь. – Я падал бессчетное количество раз. Правда, падал вместе со всем народом. Как тебе пришла в голову мысль встретить меня с ботинками? Это гениально, ты у меня гениальная женщина.
И когда мы пришли домой, Андрей продолжил восхвалять меня:
– Мама! Алена встретила меня с ботинками, представляешь? Она спасла мое тело от переломов, одежду от рванья, психику от стресса, язык от бесконечных ругательств. У меня чудная жена, верно?
«Сейчас она скажет, – замерла я, – что идея с ботинками принадлежит вовсе не мне. И кто тут чудная и гениальная, надо еще уточнить».
– Хорошая у тебя жена, – согласилась Мария Алексеевна. – Мойте руки, идите ужинать.
Она терпела шумные молодежные компании в своей квартире, вела хозяйство, когда я заканчивала учебу и начинала работать, нянчилась с внуками, да и в целом я всегда знала, что на хрупкие плечи свекрови я могу свалить домашние заботы, а сама отправиться в театр, на маникюр, на девичник. Но при этом стоило Марии Алексеевне указать мне на ошибку в речи или сделать замечание о нерациональном использовании продуктов, как я окрысивалась. Мне казалось, что меня, бедную, гробят, затюкивают, сживают со свету. К счастью, мы обе отходчивы, и обиды или раздражения постепенно затухают, а не накапливаются, не суммируются, чтобы потом быть представленными внушительным списком.
У нас с Марией Алексеевной выработался ритуал примирения после ссор, которые и были-то не собственно ссорами, а периодами «неразговаривания». Ритуал – это пироги. К ним у свекрови особое отношение. Во-первых, пироги экономически выгодны в семейном хозяйстве, но требуют много времени и хлопот. Пирожковый конфликт – это конфликт долга и удовольствия. Долг – внутреннее моральное требование питаться на минимальные деньги, удовольствие – это интересная новая книга, и телефонная болтовня с приятельницей, и сериал по телевизору. Во-вторых, Мария Алексеевна печь пироги не любит, но получаются они у нее – объедение. Конфликт наизнанку, потому что обычно нелюбимое блюдо бывает малосъедобным. И третье, психологически важное, – Мария Алексеевна любила, чтобы пироги мы ели с пылу с жару. Гости сидят за столом, под салфетками на одной тарелке «отдохнувшие» пирожки с капустой, на другой – с рыбой. Из духовки достается противень десертных пирожков с яблоками или с ягодами, отправляется «отдыхать».
Мирились мы на пирожковой почве. Я звонила и спрашивала:
– Вы пироги не собираетесь печь? Мы бы подъехали.
Или она мне звонит:
– Хотела тесто в субботу поставить. Не приедете на пирожки?
Вот и все объяснения. Кто первым позвонил, значения не имеет.
Была середина апреля. Погода, как говорил мой младший сын Тимоха, «соврательная». Он имел в виду «соревновательная» – зима соревнуется с летом. Днем солнышко припекает, к вечеру подмораживает.
Наше прибытие я рассчитала по минутам, специально заставила Андрея позвонить маме и уточнить, когда первый противень пошел в духовку. Мы с ним выходим из электрички, десять минут ходу до дома, поднимаемся на третий этаж, звоним в дверь… «Ах, как вы вовремя!» – радуется Мария Алексеевна.
Ничто не могло порушить мои планы. Однако случилось. В пятистах метрах от дома.
Это был хорошо одетый мужчина, двигавшийся параллельным курсом. Я мельком отметила его странную манеру передвижения – он нес себя как переполненный стеклянный сосуд, который нельзя расплескать или, хуже того, уронить.
– Серега, ты? Привет! – окликнул его мой муж.
Непростительная, роковая ошибка!
Мужчина остановился, посмотрел на моего мужа, узнал, прежде хмурое лицо разгладилось, и на нем появилось радостное облегчение.
– Андрюха!
Он раскрыл объятия, шагнул к моему мужу, рухнул на него и… отключился.
Андрей едва устоял, хотя не к добру встретившийся нам товарищ был невысокого роста и не толстый. Первой моей мыслью было, что человеку сделалось плохо – сердце отказало, инфаркт. Но потом я учуяла запах спиртного, смешанный с хорошим одеколоном. И румяное лицо спящего на плече моего мужа человека любые страшные диагнозы опровергало.
– Кто это? – спросила я мужа.
– Серега Попов, мой одноклассник.
– Мне кажется, он совершенно пьян.
– Понятное дело. Алена, помоги мне его куда-нибудь пристроить, а то сейчас уроню.
Метрах в десяти находилась скамейка. Я сбегала к ней, поставила свою сумочку и пакет с гостинцами для свекрови. Потом мы доволокли до скамейки Сергея. Он был абсолютно безучастен. Андрей опустился на лавку, Сергей тут же к нему привалился. Я стояла напротив и смотрела на двух типусов: обескураженного Андрея, который взглядом просил прощения, и Сергея, спящего безмятежно и сладко. Оба выглядели потешно, особенно Сергей, который положил голову на плечо Андрея и счастливо, по-детски улыбался во сне. Но мне было не до смеха, мы опаздывали к свекрови. Я вспомнила разговоры об автопилоте и принялась винить мужа.
– Зачем ты с ним поздоровался? Зачем остановил? Шел мужик на автопилоте, а ты ему: «Привет, Серега!» Все! Автопилот выключился, и теперь мы имеем храпящего пьяницу, остывающие пироги и безутешную Марию Алексеевну. Что ты головой вертишь?
– Пытаюсь вспомнить, в каком из домов жил Сергей. Кажется, во втором корпусе. Или в третьем? Не помню и подъезд забыл. Хотя он давно в Москву переехал, а тут, наверное, родители живут.
– Андрюшенька! – предложила я с предательским лебезением. – Давай его здесь оставим? Полежит, поспит, очухается. А может, повезет, кто-нибудь из знакомых увидит, домой доставит.
– Как тебе не стыдно! – попенял муж. – Его тут обчистят, разденут и в милицию заберут. Приличного человека! Серега – он… бизнесмен… кажется. «Знакомые увидят», – передразнил муж. – А мы кто?
– Мы шли к твоей маме пироги кушать и восстанавливать мои с ней добрые отношения. Для тебя кто важнее, пьяный бизнесмен или мама с женой? Вот и оставайся тут, а я пойду к Марии Алексеевне, пироги с яблоками уже «отдыхают».
Никуда я, конечно, не ушла. И если бы муж со мной согласился, мое уважение к нему поубавилось бы. Разве не парадокс? При моральном выборе подталкиваем мужа к неблаговидному варианту, а потом сами же нос воротим. У меня была одна знакомая, ее муж заведовал галантерейным складом. Она злилась на мужа, если вечером он приходил с работы без каких-либо украденных вещей. И при этом называла мужа за глаза ворюгой.
Закатные солнечные лучи едва теплились над крышами домов, невидимые струи ледяного воздуха выползали из закоулков. Исчезли тени, птицы уже не пели, сугробы не таяли, ручьи еще не покрылись коркой, но уже застыли. Соскучившись по весенним нарядам, я оделась легко и начала мерзнуть.
– Ты долго здесь собираешься сидеть? – спросила я мужа, приплясывая на месте. – Мне холодно и надо в туалет. Лезь ему в карман.
