— А как над тобой не смеяться?
— Но я вам весь день воду носила!
— А кому это надо? Думать не учила тебя Камка? Хороший же ты воин!
— Но ведь я думала — правда! Я думала — вам так надо! — крикнула я в отчаянье и тут поняла, что скажи мне в стане, что кто-то наполнял зимой пустой колодец, я бы тоже смеялась до боли в животе. Поняла это — и еще горше мне стало, так заревела, что они даже прекратили потешаться, захлопали меня по плечам, шубу попытались расстегнуть, водой напоить. Но я не могла успокоиться.
Вдруг кто-то жестко растер мне лицо снегом — и я остановилась. Тут же дали мне чашу с молоком. Оно было горячее, и у меня началась икота, я пила медленно, стараясь ее подавить, и мельком бросала взгляды на дев — не смеются ли они надо мной снова.
Но они стояли молча и наблюдали за мной. Были они молодые и статные, были среди них и зрелые, но все сильные, никаких старух. Это успокоило меня. Одеты они были не как в стане — штаны кожаные, шубы мехом внутрь, как у Камки и Очи. Зато почти у всех под шубами были рубахи из тонких материй или даже из шелка, какие только с караванами приходят из далеких земель. Я решила, что это дорогие подарки от люда — не каждый в станах мог позволить себе носить рубаху.
— Успокоилась, — сказала потом одна из дев. — Те, и ты решила так просто нас всех убить? Слабовата ты для того, девочка.
Не по голосу, а по интонациям я узнала в ней старуху. И поняла, что они разыграли меня, так удивительно и жестоко. Во мне вновь всколыхнулась обида, но я ничего не сказала, уставилась в чашу. Икота не проходила, и я молчала, чтобы не опозориться снова.
Дева присела, чтоб заглянуть мне в глаза. Была она крепкой, широкой в кости, ее можно было бы назвать даже толстой, будь то женщина из стана. В этой же все дышало силой. Обнаженные руки были крепкими, как у мужчины, под смуглой кожей проступали мышцы, и множество черных рисунков испещряли руки до самых плеч — жертвенные кони в масках оленей, барсы, грифоны… И даже пальцы были перехвачены изогнутыми рогами оленя, а на запястье — знак Солнцерога.
Я как завороженная уставилась на эти руки и не сразу подняла глаза к лицу женщины. Оно было смуглым, обветренным, а черные, жесткие вьющиеся волосы были сбриты с висков и далеко со лба, так что лицо у нее казалось больше и выше. И от висков, по границе, где обычно растут волосы, бежал у нее ряд черных точек.
Я разглядывала ее с удивлением, но тут снова сжалась грудь, и я икнула. Женщины засмеялись, усмехнулась и она. Потом строго сказала:
— Духам виднее, кому какую долю давать, но я удивлена их выбору. Трижды подумай, девочка, прежде чем подтвердишь свой обет.
Я сжала зубы от бессильной злобы и произнесла, стараясь не икнуть:
— Тебе ли решать, подхожу ли я Луноликой?
— Не мне, — спокойно отвечала она. — Но как придешь сюда, я буду решать, какой работой занять тебя. А ты, Ал-Аштара, — не только по имени красный цветок. Ты нежна и красива, а в голове у тебя, как сладкая пыль, чаяния и мечты. Думаешь, здесь тоже, как у отца в доме, жизнь будет медом?
Я молчала, хотя икота уже отступила. Никогда не думала я о жизни в чертоге, не знала даже, зачем живут девы отдельно, чем занимаются и почему скрываются от людей.
— Ты думаешь, что уже посвятилась? — продолжала она. — Нет, ничего ты еще не прошла и не знаешь. Для того и отпустила вас Камка к родным очагам, чтобы поняли, что теряете. Ты поняла это уже, Ал-Аштара?
Я не отвечала. Я верила в свою долю, и не было в голове мыслей, чтобы ее поменять.
— Вижу, что поняла, — продолжала дева. — Иначе бы не проводила ночи на сборищах, среди парней и дев, мечтающих о браке.
— Откуда ты знаешь? — вырвалось у меня, но тут же я поняла, что выдала себя.
Все вокруг засмеялись снова.
— Это неправда, тебе ничего не известно! Ты разве видела меня? Разве ты знаешь, о чем я думаю и к чему мое сердце стремится?
— Нет надобности следить за тобой, девочка, — сказала дева и отошла, села у очага и стала шевелить угли, как делает хозяйка в своем доме. — Достаточно посмотреть на то, как ты одета, на твое оружие и красные от бессонных ночей глаза. Мне этого достаточно. А о том, как слаба ты стала, словно никогда не бывала у Камки на круче, ты и сама знаешь. Ты все, что могла, рассказала нам уже о себе.
Смешок опять пробежал между дев, но стих. Они довольно натешились надо мной и теперь ждали ответа, но я молчала. Все это я знала, но не было в мыслях менять долю. Потому я поднялась, подошла к очагу, коснулась пепла и сказала:
— Благодарю вас, девы, за ученье и за то, что приняли дар от отца. Но я верю в свою долю. Я вернусь к вам после посвящения, чтоб стать достойной сестрой.
Никто не проронил ни слова. Только когда я натянула на плечи шубу, чтобы уйти, хозяйка сказала:
— Дело твое и твоих духов. Благодари отца, скажи, что Луноликая приняла дар. А о своей доле еще раз подумай.
— Мне не о чем думать, сестра, то Бело-Синего выбор. Доброго ветра.
Глава 11
Снова ученье
Ее звали Таргатай, она была старшей девой в чертоге, хозяйкой большого дома. Хороший урок преподала она мне, и, конечно, окажись я сама на ее месте, такую же проверку устраивала бы приходящим девам. Я не могла на нее злиться, это было бы несправедливо, однако все равно, возвращаясь из чертога, чуяла злость и обиду — на саму себя. Не понимала, как жила в стане все эти дни — будто под лед попала и выбраться не могла. Твердо решила изменить жизнь тут же, вновь вернуться к воинским занятиям и дев своих тоже вернуть, иначе какой я им вождь, если в узде держать не умею. Вспомнилось мне, как, подобно зверям, жили мы у Камки на круче, как мало нам было надо и какими сильными себя ощущали, и противным, хоть плюнь, показалось тепло домов. Правду говорят люди: на вольном ветру человек камнем становится, а в тепле — сырым тестом. Нещадно стала я погонять конька к дому. Собаки подняли лай, как влетела я меж домов стана, за мной стали бросаться, но охватила одну плеткой — вмиг отстали. На шум выскакивали из домов люди — черные их силуэты возникали в красных проемах открывшихся дверей — испуганно окликали меня, но я не отзывалась. Как дух, яростно летела я через стойбище, пока не услышала крик: «Йерра! Йерра!»: наперерез мне с холма катился всадник, поливая коня плеткой. По щегольскому красному вороту и низу шубы узнала я брата Санталая. Но не стала останавливаться, лишь придержала коня.
— Горящая стрела в тебя попала, сестра? — спросил он, поравнявшись со мною. — Зачем всполошила стан?
— Очень спешу, брат. Дело есть у меня в нижнем стойбище.
