— Это я и без тебя вижу, — ответил я и пригляделся к моей мошке. Та, сверкая — ну точь в точь одна из выплюнутых костром искорок — облетела площадку и вновь вернулась к огню.
— Ну?
— Подковы гну. Ничего живого рядом больше нет.
— И это значит…
— Что рядом больше нет ничего живого и теплого.
— Как насчет мертвого и холодного?
Но я уже встал во весь рост и подошел к костру. Разгреб ботинком угли. Топлива было немного, так что костер и впрямь прогорел совсем недавно. Странно, что это вообще был уголь. Обычно местные обогревались чем-то вроде кизяка, а туристы — либо печками с электрическими аккумуляторами, либо керосиновыми горелками. Принюхался. Поверх запаха гари ощутимо несло бензином, а из-под серого пепла высовывался кончик желтого пакета. Э, да здесь просто бивуак какой-то туристический затеяли: угольки из пакета, растопка. Кто бы тут ни резвился, явно это были не пресловутые Тени.
Нили подошел ближе и поинтересовался:
— Что дальше?
— Дальше…
Я снова задумчиво копнул ногой уголь. Следопыты из нас были паршивые — это искусство не слишком-то нужно в подземных чертогах, где перемещаться можно только по прорезанным в камне коридорам, а коридоры все учтены и закартографированы. Однако ясно, что далеко от своего жилища — где бы оно ни находилось — Мистер Иамен с мешком углей уйти не мог. Если, конечно, топливом его не снабжали деревенские жители, что тоже вполне вероятно.
— Дальше…
Горла моего коснулось острое и холодное, и негромкий голос сзади сказал по-английски: «Не двигайтесь». Я не мог повернуть голову, чтобы увидеть, кто стоит у меня за спиной. Изо всей силы скосив глаза, я обнаружил, что к горлу моему любовно прижимается лезвие катаны. Серебряное острие холодно поблескивало. Нили справа дернулся, но стоявший сзади спокойно сказал: «Вы, с бородой, бросьте автомат, секиру и что еще у вас там есть, и перейдите на ту сторону кострища». Нили уставился на меня. Хотел бы я оглянуться на стоящего сзади. Если бы в руках у него был европейский клинок, я легко бы мог кинуться в сторону, и деньки заставшего нас врасплох были бы сочтены. Однако остро заточенный японский меч к шуткам не располагает. Я чуть прикрыл глаза, и Нили, ругаясь на всех известных ему наречиях, принялся избавляться от оружия. Он бросил на камни лязгнувший автомат, с ворчанием скинул с плеча секиру и уже сделал шаг вперед, когда стоящий у меня за спиной насмешливо прищелкнул языком. Нили вытащил из-под куртки пистолет и присоединил к УЗИ и секире. Снова дернулся перешагнуть костер, но неизвестный наш противник сказал тихо и убедительно: «У вас еще наплечная кобура, метательный нож в рукаве и два пехотных ножа в ботинках». О ножах в ботинках, кстати, не знал даже я. Проклятия Нили сделались так ужасны, что у живых и лежащих в могиле предков моего пленителя волосы должны были встать дыбом и трепещущая плоть отслоиться от костей. Когда груда оружия заметно подросла, а стоящий за моей спиной был наконец удовлетворен, Нили разрешили отойти. Он встал напротив, с ненавистью глядя за мое левое плечо. Жаль, что я не мог увидеть отражения в его глазах. Судя по углу, под которым располагалась катана, противник был ниже меня ростом. Рука, освободившая меня от автоматного ремня, а затем старательно обшарившая мою куртку и карманы штанов, оказалась небольшой, но крепкой.
Когда я был избавлен от всего, что хоть отдаленно напоминало оружие — включая, кстати, и электрический фонарик — стоявший за моей спиной сказал: «Теперь можете медленно обернуться». Лезвие слегка отодвинулось, но отнюдь не опустилось. Я сжал зубы и медленно развернулся. В глаза мне ударил яркий электрический луч. От неожиданности я вскрикнул и отшатнулся, закрыв лицо рукой. Если бы пленитель мой вовремя не убрал клинок, с запястьем и правой кистью я мог бы распрощаться.
— Реакция зрачков нормальная, даже слишком, — задумчиво произнес он тоном профессора-окулиста, осматривающего больного глаукомой. — У вас повышенная светочувствительность? Много времени проводите в темноте?
Слегка проморгавшись, я сощурил ослепленные очи и уставился на говорившего.
Он и вправду был невысок, даже низок по человеческим меркам — мне под подбородок — и сложением хрупок. На покрытом альпийским загаром лице выделялись глаза, чуть выпуклые и очень светлые. Острый нос, тонкие губы, небольшой подбородок. Мелкие, нервные черты то ли школяра, то ли хищника из семейства куньих, и заметная проседь в волосах — хотя лицо его было молодо, лет тридцать пять — тридцать семь. Впрочем, я еще плохо умел определять возраст смертных. Такая же, как и на нас с Нили, куртка-ветровка, армейские штаны, хорошие туристические ботинки с шипами. Через плечо небрежно перекинута перевязь с ножнами от катаны. Он не был похож ни на охотника на вампиров, ни на махатму. И, как бы дурно ни пропечаталось имевшееся у меня фото, он точно не был капитаном Гармовым.
При более близком знакомстве человек по имени Иамен оказался гостеприимным хозяином. Убедившись, что Нили не намерен воспользоваться секирой по назначению, он разрешил ему подобрать оружие и отдал мне УЗИ и «беретту». Мы проследовали за новым знакомцем чуть выше в скалы и вышли к шалашу, сложенному из здоровенных каменных плит. В Средиземноморье в таких шалашах часто ночуют пастухи, а что делал шалаш в пустынных тибетских горах, неизвестно. Ясно одно — постройка была сложена задолго до того, как мистер Иамен пожаловал в эти края. У входа трепыхались традиционные желтые ленточки.
Внутри шалаша нашлось еще несколько мешков с углем, канистра с бензином, запас продовольствия и толстый спальный мешок. Имелся и сильный электрический фонарь, но мы удовольствовались светом от вновь разведенного костра. На огне мистер Иамен подогрел лепешки из ячменной муки. Вдобавок к лепешкам он оделил нас полосками сушеного мяса яка. Когда я слишком пристально уставился на пакеты с углем, хозяин наш пояснил:
— Не люблю навоза и керосина. Уголь я покупаю в лавочке внизу, а туда его доставляют со склада из долины. Я как раз возвращался из лавки с припасами, когда обнаружил здесь Тенгши. Вы совсем перепугали бедную девочку, и она не побоялась подняться сюда в одиночку и предупредить меня о вашем визите.
Значит, костер внизу был заранее запланированной ловушкой. Ничего не скажешь, умно. Иамен между тем продолжал:
— Бедняжка почему-то решила, что вы американские военные, и явились в горы затем, чтобы со мной расправиться. Представляю, как ей было страшно карабкаться сюда в одиночку. Домой, конечно, я ее проводил — хотя меня очень не любят в деревне.
Я хмыкнул.
— И, посветив мне в глаза фонариком, вы убедились, что Тенгши не права?
Иамен поднял голову и поглядел на меня через костер. Странное дело, но под взглядом его светлых глаз мне стало не по себе и шутить расхотелось.
— Посветив фонариком, я убедился, что у вас в порядке зрачковый рефлекс. Поверьте, не все, побывавшие ночью в горах, могу этим похвастаться. Что касается теории с военными — я пока не слышал, чтобы боевые секиры поступили на вооружение штатовского спецназа.
