В коридоре Бернарда безутешно рыдала и кричала, что стоит
встретить хорошего мужчину, вмешивается Бог и просто выдергивает его из рук.
Дон Густаво Барсело увел ее на кухню и так накачал бедняжку бренди, что она
едва держалась на ногах. Когда речь бедной горничной стала совсем
неразборчивой, он налил себе и залпом выпил.
— Извините, — начал я. — Я не знал, куда
идти…
— He переживай, ты все правильно сделал. Солдевила —
лучший травматолог в Барселоне, — ответил он, как будто ни к кому
конкретно не обращаясь.
— Спасибо, — пробормотал я.
Барсело вздохнул и налил мне добрую порцию бренди. Я
отказался, стакан перешел в руки Бернарды, и в одно мгновение от бренди ничего
не осталось.
— Иди-ка прими душ и переоденься в чистое, —
сказал Барсело. — Если ты явишься домой в таком виде, перепугаешь отца до
смерти.
— Не надо, со мной все в порядке.
— Тогда прекрати дрожать. Давай, иди, в моей ванной
есть горячая вода, дорогу ты знаешь. А я пока позвоню твоему отцу и скажу… Не
представляю, что я ему скажу. Ладно, что-нибудь придумаю.
Я кивнул.
— Это все еще твой дом, Даниель, — произнес
Барсело мне вслед. — Здесь по тебе скучают.
Ванную Густаво Барсело я нашел, а вот выключатель — не смог,
и решил мыться в потемках. Сбросив заляпанную грязью и кровью одежду, я залез в
роскошную ванну. Через огромное окно с внутреннего двора лился неясный
жемчужный полумрак, который едва обрисовывал контуры предметов и узор,
выложенный кафельной плиткой на полу и стенах. Вода обжигала и лилась с таким
напором, что по сравнению с нашей скромной ванной на улице Санта-Ана здесь я
чувствовал себя как в роскошном отеле, хоть и не был в таких никогда. Я замер
под горячими струями в клубах пара.
Эхо ударов, падавших на Фермина, все еще отдавалось у меня в
ушах. Я не мог забыть ни слов Фумеро, ни лица того полицейского, который меня
держал, возможно, для того, чтобы уберечь от побоев. Вода становилась все
холоднее, наверное, запас кипятка в водонагревателе гостеприимного хозяина
иссяк. Я дождался последних капель и закрыл кран, пар поднимался от моей кожи,
как шелковые нити. Через занавеску я вдруг заметил неподвижный силуэт в дверях,
невидящие глаза сверкали, как у кошки.
— Выходи, Даниель, не бойся. При всей моей
испорченности, видеть тебя я все равно не в состоянии.
— Здравствуй, Клара.
Она протянула в мою сторону чистое полотенце, я взял и
завернулся в него с тщательностью школьницы. Даже в темноте, наполненной паром,
я видел, как Клара улыбается, догадываясь о том, что я делаю.
— Я не слышал, как ты вошла.
— Я не постучалась. Почему ты моешься в потемках?
— А откуда ты знаешь, что свет не горит?
— Лампочка не жужжит, — сказала она. — Ты
исчез и даже не зашел проститься.
«Зайти-то я зашел, — подумал я, — только ты была
очень занята». Слова замерли на губах, горечь и обида вдруг показались
смешными.
— Да, ты права. Извини.
Я вышел из душа и встал на мохнатый коврик. Капельки воды
сияли серебром, свет из окна набрасывал белую вуаль на лицо Клары. Она осталась
такой же, как я ее помнил. Четыре года, кажется, прошли для меня почти даром.
— Голос у тебя изменился, — сказала она. — А
ты сам тоже изменился, Даниель?
— Я такой же глупец, как раньше, если тебя это
интересует.
«Но вдобавок к тому еще и трус», — добавил я про себя.
С той же бепомощной улыбкой, от которой даже в полумраке становилось больно,
она, как десять лет тому назад, в Атенее, протянула руку, и я сразу все понял.
Я поднес ее руку к своему мокрому лицу и почувствовал, как ее пальцы вновь
знакомятся со мной, пока губы рисовали в тишине слова:
— Я никогда не хотела причинить тебе боль, Даниель.
Прости меня.
Я взял ее руку и поцеловал ее в темноте.
— Это ты меня прости.
Наметившаяся было мелодрама рассыпалась в прах, едва в
дверях появилась Бернарда. Хоть она и была пьяна, но заметила, что я без
одежды, весь мокрый, в темной комнате подношу к губам руку Клары.
— Господи боже мой, сеньорито Даниель, как вам не
стыдно! Иисус и святые угодники! Есть же люди, которых собственный горький опыт
не учит!
Бернарда в растерянности отпрянула от меня, и мне оставалось
надеяться только на то, что, когда действие коньячных паров схлынет, увиденное
покажется Бернарде сном. Клара отступила на несколько шагов и протянула мне
стопку одежды, которую принесла под мышкой.
— Надень, это дядин костюм, времен его молодости. Дядя
говорит, что ты здорово вырос, и теперь он тебе подойдет. Одевайся, я ухожу.
Мне не следовало входить без стука.
Я взял одежду: белье, теплое и приятно пахнущее, розовую
хлопчатобумажную рубашку, носки, жилет, брюки и пиджак. Зеркало отразило
типичного коммивояжера, только что без его неизменного оружия — улыбки.
На кухне я застал доктора Солдевила, который на секунду
выглянул, чтобы рассказать собравшимся о самочувствии Фермина.
— Худшее позади, — объявил он. — Нет поводов
для беспокойства. На вид все всегда серьезней, чем на деле. У вашего друга
сломана левая рука и пара ребер, выбито три зуба, множество синяков, порезов и
ушибов, но, к счастью, ни внутреннего кровотечения, ни сотрясения мозга. Он
носил под одеждой свернутые газеты, для тепла и, как сам выразился, для
придания силуэту мужественности, и они смягчили удары. Недавно наш пациент
ненадолго пришел в сознание и просил вам передать, что чувствует себя как
двадцатилетний и не отказался бы от бутерброда с кровяной колбасой и чесночным
соусом, шоколадки и лимонных карамелек «Сугус». В принципе я не возражаю, но
для начала все же лучше сок, йогурт и немного вареного риса. Кроме того, в
доказательство своего прекрасного состояния и присутствия духа, пациент
передает вам, что, когда сестра Ампарито накладывала ему шов на бедро, у него
была прямо-таки юношеская эрекция.
— Он такой мужественный, — извиняющимся тоном
прошептала Бернарда, а я спросил:
— Когда нам можно к нему?
— Лучше не сейчас, наверное, к утру. Ему нужно
отдохнуть, а завтра я хотел бы отвезти его в больницу, сделать на всякий случай
энцефалограмму. Но вообще-то я уверен, что сеньор Ромеро де Торрес будет как
новенький через несколько дней. Судя по шрамам и отметинам на его теле, он
бывал и в худших переделках и все-таки благополучно их пережил. Если вам нужна
копия заключения для заявления в полицию…
— Нет, не нужна, — прервал я.
— Молодой человек, я вас предупреждаю, что все это
очень серьезно, и полицию надо известить непременно.
Барсело настороженно посмотрел на меня. Я глянул на него в
ответ, он кивнул и обратился к доктору:
