Мы не успели пройти и десяти шагов к шумному бару, всего
лишь миновали несколько домов вниз по улице, как вдруг три призрачных силуэта
вышли из тени нам наперерез. Двое головорезов встали у нас за спиной так близко,
что я мог чувствовать затылком их дыхание. Третий, поменьше остальных, но
гораздо более зловещий, заступил нам дорогу. Он был все в том же в плаще, его
масляная улыбка лучилась удовольствием.
— Ага, кто это у нас тут? Да это мой старый знакомый,
человек с тысячей лиц, — сказал инспектор Фумеро.
Фермин вздрогнул так, что мне показалось, будто брякнули все
его кости, от его красноречия остался только сдавленный стон. Двое мясников
скорее всего были агентами криминальной полиции, они уже держали нас за волосы
и правую руку, готовые вывернуть ее при первом признаке сопротивления.
— Надо же, какая удивленная физиономия… Думал, я давно
потерял твой след, правда? Возомнил, что такое дерьмо, как ты, может обвести
меня вокруг пальца и сойти за порядочного гражданина? Ты, конечно, придурок, но
не такой же. Я слышал, ты суешь вот этот огромный нос не в свое дело, это
плохо… Что ты там затеял с монашками? Облагодетельствовал какую-нибудь из них?
И почем они теперь берут?
— Я свято чту неприкосновенность чужих задниц, особенно
если речь идет об обете безбрачия. Если бы вы поступали так же, вы неплохо
сэкономили бы на пенициллине, да и с пищеварением проблем стало бы меньше.
Фумеро злобно хохотнул:
— Вот-вот, я и говорю. Храбрец. Если бы все подонки
были вроде тебя, моя работа смахивала бы на праздник. Скажи-ка, ты себя как
сейчас называешь? Гари Купер? Расскажи-ка мне, какого черта ты делал в приюте
Святой Лусии, и тогда, быть может, отделаешься всего лишь парой синяков.
Давай-давай, выкладывай, зачем вы туда ходили? Ну конечно, к твоей ядреной
матери. Сегодня у меня неплохое настроение, раз уж я до сих пор не отвел тебя в
участок и не попробовал на тебе паяльную лампу. Ладно, будь же хорошим
мальчиком и расскажи своему другу инспектору Фумеро, какого дьявола вы там делали.
Проклятие, пойди мне навстречу, и не придется перекраивать физиономию этому
парнишке, чьего покровителя ты из себя корчишь.
— Только дотроньтесь до него, и я клянусь…
— Ух ты, как страшно, я прямо обделался.
Фермин сглотнул и собрался с духом:
— Уж не в те ли штанишки от матросского костюмчика,
который вам справила матушка, знаменитая судомойка? Жаль, если так, ведь
моделька вам шла просто сказочно.
Инспектор Фумеро побледнел, взгляд стал невыразительным.
— Что ты сказал, урод?
— Что, похоже, вы унаследовали вкус и добропорядочные
манеры от доньи Ивонны Сотосебальос, дамы из высшего общества…
Фермин не отличался мощным сложением, и первый же удар
опрокинул его на землю. Он скорчился от боли в луже, в которую приземлился, а
Фумеро бил его ногами по почкам, в живот, по лицу. Я потерял счет пинкам после
пятого. Фермин не шевелился, не мог защищаться, не мог даже дышать. Двое крепко
державших меня полицейских неуверенно засмеялись.
— Стой спокойно, не вздумай вмешиваться, — шепнул
один из них, — Мне бы совсем не хотелось сломать тебе руку.
Я тщетно задергался, пытаясь освободиться, и случайно увидел
лицо этого агента. Я тут же его узнал: это был тот самый человек в плаще с
газетой из бара на площади Саррья, который потом оказался с нами в автобусе и
смеялся над шутками Фермина.
— Знаешь, больше всего меня бесят те, кто копается в
дерьме и в прошлом! — кричал Фумеро, кружа над Фермином. — Что было,
то было, понимаешь? Тебе говорю и твоему идиоту-приятелю. А ты, малыш, смотри и
учись, ты следующий.
Я смотрел, как инспектор Фумеро избивает Фермина под
покосившимся фонарем, и даже рта открыть не мог. Помню ужасный, глухой звук от
безжалостных ударов, сыпавшихся на тело моего друга. Я до сих пор ощущаю боль
от них… А в тот момент я просто трусливо обмяк в руках полицейских, дрожа и
плача от страха.
Когда Фумеро надоело молотить неподвижное тело, он распахнул
плащ, расстегнул молнию на брюках и стал мочиться прямо на Фермина. Тот не
шевелился, похожий на груду старого тряпья. Пока Фумеро изливал свой щедрый
поток на Фермина, я по-прежнему не мог сказать ни слова. Закончив, инспектор
застегнул ширинку и подошел ко мне. Он был весь в поту и тяжело дышал, один из
полицейских протянул ему платок, и Фумеро вытер лицо и шею. Потом он
приблизился ко мне вплотную и впился в меня взглядом.
— Ты не стоишь такого мордобоя, малец. Это проблемы
твоего друга: вечно он вступается не за тех, за кого надо. В следующий раз я
его уделаю по самое некуда, и виноват будешь ты.
Я был готов к удару, к тому, что пришла моя очередь, и в
глубине души даже ждал этого. Мне стало бы легче, побои избавили бы меня от
стыда за то, что я и пальцем не шевельнул, чтобы помочь Фермину, а ведь он
получил за то, что защитил меня, как всегда.
Но Фумеро не ударил, лишь посмотрел с презрением и потрепал
меня по щеке.
— Не волнуйся, малыш, О трусов я руки не мараю.
Полицейские расхохотались, радуясь тому, что спектакль
окончен. Они явно хотели оказаться отсюда как можно дальше и так и ушли в
темноту, смеясь. Я бросился к Фермину, который пытался подняться и нашарить в
грязной воде выбитые зубы. Кровь была у него повсюду: на губах, на веках, шла
из ушей и носа. Увидев меня живым и здоровым, он еле заметно усмехнулся, и я
подумал, что умру на месте. Я упал перед ним на колени и осторожно поддержал, а
весил он даже меньше, чем Беа.
— Фермин, боже мой, надо в больницу…
Тот отказался наотрез:
— Отвезите меня к ней.
— К кому, Фермин?
— К Бернарде. Если я и сдохну, то хоть у нее на руках.
32
Той ночью я вновь оказался в доме на Королевской площади,
хотя когда-то поклялся, что в жизни не переступлю этот порог. Двое завсегдатаев
«Шампаньет» наблюдали сцену избиения, стоя в дверях кафе, и теперь вызвались
помочь дотащить Фермина до стоянки такси на улице Принсеса, а официант позвонил
по номеру, который я ему дал, и предупредил о нашем приезде. В такси мы ехали,
казалось, вечно. Фермин потерял сознание еще до того, как машина тронулась с
места, я прижимал его к себе и пытался согреть. Моя одежда пропитывалась его
теплой кровью. Я шептал ему, что мы скоро приедем, что все будет хорошо, и
голос мой дрожал. Таксист поглядывал на меня в зеркало.
— Слушайте, мне неприятности ни к чему! Если этот тип
отдаст концы, я вас высажу.
— Помалкивайте и езжайте быстрее.
Когда мы добрались до улицы Фернандо, Густаво Барсело,
Бернарда и доктор Солдевила уже ждали у дверей. Увидев нас, в крови и грязи,
Бернарда в панике запричитала. Доктор нащупал пульс Фермина и заверил нас, что
пациент жив. Вчетвером мы сумели втащить его на верхний этаж, в комнату
Бернарды, где медсестра, которую привел с собой врач, уже приготовила все, что
нужно. Как только больной оказался на кровати, она стала его раздевать, а
доктор Солдевила приказал нам выйти и не мешать сестре заниматься делом. Он
захлопнул двери у нас перед носом с лаконичным «он выживет».
