— Вы влюблены, — прошептал он, похлопывая меня по
спине. — Бедняга.
Вечером мы вышли из лавки точно в час закрытия, чем
заслужили осуждающий взгляд отца, который, кажется, начинал думать, что за
всеми этими прогулками кроются какие-то темные дела. Фермин пробормотал в
оправдание что-то бессвязное, и мы быстренько улизнули. Я понимал, что рано или
поздно мне придется открыть часть этого запутанного дела отцу, а вот какую
именно — я пока и сам не знал.
По пути Фермин в своем интригующе-фельетонном стиле
рассказал мне об истории места, куда мы направлялись. Приют Святой Лусии —
заведение с сомнительной репутацией — влачил свое существование в рассыпавшемся
от древности особняке на улице Монкада. Легенда рисовала его как нечто среднее
между чистилищем и моргом, с адскими санитарными условиями. Его история была в
чем-то типична. С одиннадцатого века здание успело послужить резиденцией для
нескольких семейств достойного происхождения, тюрьмой, салоном куртизанок,
библиотекой запрещенной литературы, казармой, мастерской скульптора,
лепрозорием и монастырем. В середине девятнадцатого века, уже практически
развалившись, дворец был превращен в музей уродств и балаганных кошмаров.
Занимался этим экстравагантный импресарио, который называл себя Ласло де
Вичерни, герцогом Пармским и придворным алхимиком Бурбонов, но на деле его
звали Бальтазар Дьюлофью-и-Каральот, и был он уроженцем Эспаррагеры, жиголо и
профессиональным мошенником.
Этот человек с гордостью называл себя владельцем самой
обширной коллекции заформалиненных человеческих зародышей в разных стадиях
деформации, не говоря уж о еще более обширной коллекции ордеров на арест,
выписанных полицейскими участками половины Европы и Америки. Среди прочих
аттракционов «Тенебрариум» (так назвал Дьюлофью свое детище) предлагал
спиритические сеансы, некромантию, петушиные, крысиные, собачьи бои, борьбу
мужеподобных женщин, калек, в том числе разных полов, и с тотализатором. Был
там и публичный дом, специализирующийся на паралитиках и эксклюзивных услугах,
и казино, финансовая и юридическая конторы, мастерская по изготовлению
приворотных зелий, студия, ставившая спектакли по местному фольклору, кукольные
представления и шоу экзотических танцовщиц. К Рождеству они ставили «Сцены
поклонения пастухов» объединенными усилиями музея и борделя, и слава этого
представления докатилась до самых отдаленных уголков провинции.
«Тенебрариум» пользовался бурным успехом в течение
пятнадцати лет, до тех пор, пока не открылось, что Дьюлофью за одну неделю
соблазнил супругу, дочь и тещу военного коменданта провинции. Тень самого
черного бесчестья пала на развлекательный центр и его создателя. Прежде чем Дьюлофью
смог сбежать из города и скрыться под одной из множества своих личин, банда
убийц в масках, устроив на него охоту на улочках района Санта-Мария, его
схватила, повесила и поджарила в Сьюдаделе, бросив тело диким бродячим псам. По
прошествии двадцати лет «Тенебрариум» был переделан в благотворительное
заведение под опекой женского монашеского ордена, причем никто так и не
озаботился убрать из здания коллекцию ужасов злополучного Ласло.
— Сестры Последней Муки или какая-то мерзость в этом
роде, — сказал Фермин. — Плохо то, что они всячески блюдут
секретность (совесть нечиста, насколько я понимаю), и нам придется проникнуть
туда хитростью.
Хозяева приюта Святой Лусии как раз набирали постояльцев из
одиноких стариков, безнадежно больных, умиравших, голодающих, безумцев и
случайно затесавшихся между ними ясновидящих, населявших мир барселонского дна.
На свое счастье, многие после поступления надолго не задерживались, местные
условия и окружение не способствовали долгожительству. Как утверждал Фермин,
покойных увозили на рассвете, и они совершали свое последнее путешествие в
телеге фирмы с сомнительной репутацией из Оспиталет-де-Льобрегат,
специализирующейся на производстве мясных и колбасных изделий, которая чуть позже
оказалась замешана в каком-то темном скандале.
— Вы это придумали, — запротестовал я, угнетенный
картиной дантового ада.
— На такое у меня не хватило бы фантазии, Даниель. Вы
сами все увидите. Лет десять назад я был там по какому-то делу и могу сказать,
что ваш Хулиан Каракс вполне мог бы быть тамошним декоратором. Жаль, что мы не
захватили лавровый лист, дабы отбить тамошние ароматы. Мы и так довольно
настрадаемся, чтобы попасть внутрь.
Не ожидая ничего хорошего, мы шли по улице Монкада. В эти
вечерние часы сумерки уже скрывали ее старые дворцы, превращенные в склады и
мастерские. Литания колоколов базилики Санта-Мария дель Map отсчитывала наши
шаги. Я вдруг почувствовал, что какое-то едкое горькое дуновение примешалось к
холодному зимнему ветру.
— Что это за запах?
— Мы на месте, — объявил Фермин.
30
Гнилые деревянные ворота пропустили нас во внутренний
дворик, где газовые фонари отбрасывали блики на горгулий и ангелов со стертыми
от старости каменными лицами. Ступеньки крыльца вели к туманному прямоугольнику
света — главному входу в приют. Вместе с желтовато-красным газовым светом
оттуда смутной дымкой сочились миазмы, и кто-то разглядывал нас, стоя в дверях.
В полумраке можно было различить угловатый хищный силуэт, ядовитый взгляд; в
руке у человека была деревянная бадья, которая дымилась и издавала
непередаваемое зловоние.
— Радуйся-Дева-Мария-Непорочно-Зачавшая, — с
готовностью на едином дыхании выпалил Фермин.
— А гроб? — кратко ответил глухой голос сверху.
— Гроб? — в один голос переспросили мы с Фермином.
— Вы разве не из похоронной конторы? — Голос
монашки звучал устало.
Мне стало интересно: был ли это комментарий по поводу нашего
внешнего вида или собственно вопрос. А Фермин посветлел лицом от такой
неожиданной удачи.
— Гроб в фургоне. Сначала мы хотели бы осмотреть
клиента. Профессиональная необходимость.
Меня затошнило.
— Я думала, сеньор Кольбато сам приедет, — сказала
монашка.
— Сеньор Кольбато просит прощения, но в последнюю
минуту его задержало очень сложное бальзамирование. Силач из цирка.
— Вы работаете в похоронной конторе с сеньором
Кольбато?
— Мы — его правая и левая руки соответственно.
Вильфредо Вельюдо к вашим услугам, а это мой помощник, бакалавр Самсон
Карраско.
— Очень приятно, — добавил я.
Монашка еще раз окинула нас оценивающим взглядом и, видимо
не найдя ничего подозрительного в двух огородных пугалах, стоявших перед ней,
кивнула.
— Добро пожаловать в приют Святой Лусии. Я — сестра
Ортенсия, это я вас вызвала. Следуйте за мной.
Мы молча шли за сестрой Ортенсией по коридору, похожему на
пещеру, здешний дух напомнил мне запах тоннелей метро. По обе стороны зияли
дверные проемы, за которыми угадывались освещенные свечами помещения. Там, у
стен, рядами стояли кровати, покрытые москитными сетками, колышущимися
наподобие саванов. Слышались стоны, через сетчатые занавеси угадывались силуэты
тел.
