— Вы слышали этот звук? — вдруг спросил
Фермин. — Словно двойное сальто-мортале.
— Нет.
— Это все желудок вашего покорного слуги. Что-то я
проголодался… Ничего, если я оставлю вас нa некоторое время и зайду в булочную
перехватить чего-нибудь вкусненького? Я уж не говорю об этой новой продавщице,
недавно приехавшей из Реуса. Она явно не прочь предложить мне что-то, во что
можно обмакнуть хлеб и все такое. Ее зовут Мария Виртудес, но хоть имя ее и
означает «добродетельная», сдается мне, есть у этой девчушки один порок… В
общем, я пошел, а вы тут поболтайте о своих делах.
И Фермин испарился буквально за несколько секунд, держа курс
на булочную и предвкушая полдник и встречу с прекрасной нимфой. Мы с Томасом
остались один на один в тишине, которая казалась такой неколебимой, что ей
позавидовал бы швейцарский франк.
— Томас, — начал я, и слова застревали в моем
пересохшем от волнения горле. — Вчера ночью твоя сестра была со мной.
Он уставился на меня неподвижным взглядом. Я с трудом
сглотнул слюну.
— Не молчи, — сказал я.
— У тебя, верно, с головой плохо?
Минуту не было слышно ничего, кроме уличного шума. Томас все
еще держал в руках чашку кофе, к которому так и не притронулся.
— У вас это серьезно? — вымолвил он наконец.
— Мы виделись только один раз.
— Это не ответ.
— А если да, то тебя бы это огорчило?
Он пожал плечами.
— Надеюсь, ты сознаешь, что делаешь. Ты перестал бы с
ней встречаться только потому, что тебя об этом попросил бы я?
— Да, — солгал я. — Но не проси меня об этом.
Томас опустил голову.
— Ты совсем не знаешь Беа, — прошептал он.
Я промолчал. Некоторое время мы так и провели, не
обменявшись ни словом, глядя на серые силуэты прохожих, изучающих витрины, и
каждый из нас в душе желал, чтобы хоть кто-нибудь из них решился наконец зайти
в лавку и вырвал бы нас из этой невыносимой гнетущей тишины. В конце концов
Томас поставил чашку на прилавок и направился к двери.
— Уже уходишь?
Он кивнул.
— Увидимся завтра? — спросил я. — Мы могли бы
сходить в кино вместе с Фермином, как раньше.
Томас остановился на пороге.
— Я скажу тебе это только один раз и не буду повторять,
Даниель. Не вздумай причинить вред моей сестре.
Уходя, Томас столкнулся в дверях с Фермином, который нес в
руках целый пакет теплой выпечки. Фермин посмотрел ему вслед, качая головой.
Потом он поставил пакет на прилавок и протянул мне только что испеченную
булочку. Я отказался, чувствуя, что в тот момент вряд ли был способен
проглотить даже таблетку аспирина.
— У него это скоро пройдет, Даниель. Вот увидите. Такие
ссоры между друзьями — обычное дело.
— Не знаю, не знаю, — пробормотал я.
24
Мы встретились в воскресенье в половине восьмого утра в кафе
Каналетас, куда Фермин пригласил меня на завтрак. Нам подали кофе с молоком и
булочки, которые, даже густо намазанные маслом, имели некоторое сходство с
пемзой. Нас обслуживал официант с эмблемой «Фаланги» на лацкане пиджака и с
тонкими аккуратно подстриженными усиками. Он что-то напевал, не переставая, и
когда мы поинтересовались причиной его хорошего настроения, ответил, что
накануне стал отцом. Мы с Фермином искренне поздравили его, а он настоял на
том, чтобы преподнести нам в подарок по сигаре и просил нас выкурить их за
здоровье его первенца. Мы заверили счастливого папашу, что так и сделаем,
Фермин, нахмурив брови, искоса поглядывал на официанта, и я начал подозревать,
что он что-то замышляет.
Во время завтрака Фермин положил начало трудовому дню
доморощенных детективов, в общих чертах обрисовав проблему.
— Итак, вначале завязывается искренняя дружба между
двумя мальчишками, Хулианом Караксом и Хорхе Алдайя, одноклассниками, как дон
Томас и вы. Несколько лет все идет хорошо, они неразлучны, и впереди у них
целая жизнь. Но в какой-то момент между ними возникает конфликт, положивший
конец этой дружбе. Выражаясь языком салонных драматургов, этот конфликт
предстает в обличье женщины, и имя ему — Пенелопа. Совсем как у Гомера. Вы
следите за моей мыслью, Даниель?
Но в моей голове в этот момент звучали только последние
слова Томаса Агилара, произнесенные накануне вечером: «Не вздумай причинить
вред моей сестре». Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота.
— В 1919 году Хулиан Каракс отправляется в путешествие
в Париж, ну ровно как всем известный Одиссей, — продолжал свой рассказ
Фермин. — Судя по письму, подписанному рукой Пенелопы, которое Хулиан так
и не получил, девушка в это время находится под домашним арестом в своем
собственном доме по не совсем понятным мне причинам, а дружба между Караксом и
Алдайя приказала долго жить. Более того, как становится понятным из письма
Пенелопы, ее брат Хорхе поклялся, что убьет своего старого друга Хулиана, если
снова встретит его. Прекрасные слова, чтобы подвести итог столь долгой и
крепкой дружбе, не правда ли? Не нужно быть Пастером,
[63]
чтобы
понять: ссора и разрыв между друзьями — прямое следствие любовных отношений,
возникших между Пенелопой и Хулианом.
Мой лоб покрылся холодным потом. Я чувствовал, как кофе с
молоком и какая-то закуска, которую я только что проглотил, встали у меня
поперек горла.
— Таким образом, нам остается предположить, что Каракс
так и не узнал, что случилось с Пенелорой, ведь ее письмо не попало в его руки.
Его след теряется где-то в туманном Париже, где Хулиан влачит призрачное
существование, работая пианистом в варьете и одновременно терпит крах как
романист, чьи произведения так и не были оценены по достоинству ни критиками,
ни публикой. Годы, которые Каракс провел в Париже, покрыты завесой тайны. Все,
что от них осталось, — это забытые и предположительно уничтоженные
произведения. Нам известно, что в какой-то момент Хулиан решается на брак с
загадочной богатой дамой, которая в два раза старше его. Этот брачный союз,
если верить свидетельствам, представляется скорее актом милосердия или дружбы
со стороны смертельно больной женщины, нежели романтической авантюрой. Богатая
покровительница Каракса, тревожась за неопределенное финансовое будущее своего
протеже, решает оставить ему все свое состояние и покинуть этот бренный мир,
окруженная ореолом славы меценатства и любви к искусству. Эти парижане — они
все такие.
— Возможно, это была истинная, чистая любовь, —
попытался возразить я прерывающимся от волнения голосом.
— Послушайте, Даниель, вы хорошо себя чувствуете? Bы
так внезапно побледнели, и пот катится градом…
