— Вот видите, это сеньор Фортунь в молодости, а это
она…
— У Хулиана были братья или сестры?
Консьержка, вздохнув, пожала плечами:
— Судачили, будто из-за побоев у нее случился выкидыш,
но я не знаю, так ли это. Люди любят чесать языками, уж это правда. Однажды
Хулиан рассказал соседским детишкам, что у него якобы есть сестра, которую один
он может видеть, что она появляется из зеркал, сама словно бы соткана из пара,
и живет с самим Сатаной во дворце на дне озера. Бедняжка Исабелита целый месяц
мучилась ночными кошмарами. Временами этот мальчишка был как помешанный.
Я заглянул на кухню. Стекло маленького окошка, выходившего
во внутренний дворик, было разбито, с улицы доносилось нервное и враждебное
хлопанье голубиных крыльев.
— Во всех квартирах расположение комнат
одинаковое? — спросил я.
— В тех, что под номером два и выходят на улицу, —
да.
[36]
Но так как это мансарда, здесь все немного
по-другому, — объяснила консьержка. — У кухни и чулана есть слуховые
оконца. Вдоль по коридору — три комнаты, в конце — ванная. Довольно удобно,
похожая квартира у моей Исабелиты, правда, теперь здесь как в могиле.
— А вы знаете, какую комнату занимал Хулиан?
— Первая дверь — спальня, вторая ведет в самую
маленькую комнату. Скорее всего, это она и есть.
Я углубился в коридор. Краска лоскутами свисала со стен.
Дверь в ванную была приоткрыта. Из зеркала на меня смотрело лицо. Оно могло
быть моим — или той сестры Хулиана, что жила в зеркалах. Я попытался открыть
вторую дверь.
— Она заперта на ключ, — сказал я.
Женщина удивленно посмотрела на меня.
— Но в дверях нет замков.
— В этой есть.
— Наверное, его врезал старик, потому что в других
квартирах…
На пыльном полу я обнаружил цепочку следов, которые вели к
запертой двери.
— Кто-то входил в комнату, — сказал я. —
Совсем недавно.
— Не пугайте меня! — вскинулась консьержка.
Я подошел к другой двери. Замка не было. Я толкнул ее и она
с ржавым скрипом легко отворилась. В центре стояла полуразвалившаяся кровать с
балдахином, желтые простыни напоминали саван. В изголовье висело распятие. На
комоде — небольшое зеркальце, тазик для умывания, кувшин. Рядом стул. У стены
стоял шкаф с приоткрытыми дверцами. Я обогнул кровать и оказался у ночного
столика, накрытого стеклом, под которым можно было разглядеть старые фотографии,
извещения о похоронах и лотерейные билеты. На столике стояла музыкальная
шкатулка из резного дерева, рядом лежали карманные часы, на которых навсегда
застыло время — пять двадцать. Я попытался завести шкатулку, но после шести нот
мелодия захлебнулась. В ящике ночного столика я обнаружил пустой футляр для
очков, щипчики для ногтей, обтянутый кожей флакон и медальон с изображением
Богоматери Лурдской.
— Где-то должен быть ключ от той комнаты, — сказал
я.
— Наверное, он у управляющего. Нам бы поскорее уйти отсюда…
Мой взгляд наткнулся на музыкальную шкатулку. Я открыл
крышку: внутри, блокируя механизм, лежал золотистый ключ. Я вынул его, и
шкатулка снова заиграла. Я узнал мелодию Равеля.
— Думаю, это тот самый ключ, — улыбнулся я
консьержке.
— Послушайте, если дверь заперта, то явно неспроста.
Хотя бы из уважения к памяти умершего…
— Донья Аурора, если хотите, можете подождать меня в
привратницкой.
— Вы сам дьявол и есть. Ладно, идите, открывайте.
16
Вставляя ключ в замок, я ощутил на своих пальцах легкое дуновение
холодного воздуха из отверстия в замочной скважине. На двери в бывшую комнату
своего сына сеньор Фортунь установил огромный засов, почти в три раза больше
щеколды на входной двери. Донья Аурора наблюдала за мной с некоторой опаской,
словно я собирался открыть ящик Пандоры.
— У этой комнаты окна выходят на улицу? — спросил
я.
Консьержка отрицательно покачала головой:
— Здесь есть крохотное окошко, выходящее на чердак.
Я медленно открыл дверь. Комната казалась глубоким колодцем,
наполненным темнотой. Тусклый свет за нашими спинами едва мог справиться с
непроницаемым мраком, простиравшимся перед нами. Окно, выходившее во внутренний
двор, было заклеено пожелтевшими от времени газетами. Я сорвал несколько
листков, и узкий луч мутного уличного света пронзил густую тьму.
— Господи Иисусе… — прошептала консьержка. Комната
была заполнена распятиями, десятками распятий. Они свешивались на концах
шнурков с потолка, покачиваясь от потока воздуха, они были прибиты к стенам.
Распятия были везде: в каждом углу, вырезанные ножом на деревянной мебели,
нацарапанные на плитках пола, нарисованные красной краской на зеркалах. На
покрытом густой пылью полу виднелись следы, идущие от самого порога вокруг
старой кровати с голым пружинным матрацем, от которой остался лишь остов из
проволоки и трухлявого дерева. В другом углу у окна стоял закрытый секретер,
увенчанный тремя металлическими распятиями. Я осторожно открыл его. В щелях
деревянной шторки не было пыли, и я предположил, что его совсем недавно
открывали. Внутри я насчитал шесть ящиков, замки были взломаны. Один за другим
я внимательно осмотрел их. Пусто.
Присев на корточки у секретера, я пальцами провел по
глубоким царапинам на дереве. Я пытался представить себе руки Хулиана,
вырезающего эти иероглифы, значение которых, известное только ему одному,
затерялось где-то во времени. В глубине секретера я нашел стопку тетрадей и
стакан с карандашами и ручками. Взяв одну тетрадь, я мельком пролистал ее.
Какие-то рисунки, слова, математические примеры, обрывочные фразы, цитаты из книг,
незаконченные стихи… Все тетради казались одинаковыми. Некоторые рисунки
повторялись страница за страницей, обретая новые штрихи и оттенки. Мое внимание
привлекла фигура человека, который словно состоял из языков пламени. Другое
изображение представляло собой то ли ангела, то ли змею, обвившую крест. И в
каждой тетради я находил множество набросков, в которых угадывался силуэт
огромного дома, странного, украшенного башнями и готическими сводами. Штрихи и
линии были четкими и уверенными, молодой Каракс обладал недюжинным талантом
рисовальщика, но все рисунки так и остались эскизами.
Я уже собирался положить последнюю тетрадь на место, как
вдруг что-то выскользнуло из нее и упало мне под ноги. Это была фотография той
самой девушки с полуобгоревшей картинки. Девушка была запечатлена в
великолепном саду, а сквозь кроны деревьев проступали очертания дома, наброски
которого я только что видел в тетрадях Каракса. Я сразу узнал его: это был
особняк «Эль Фраре Бланк»
[37]
на проспекте Тибидабо. На
оборотной стороне фотографии от руки было написано:
