— Какое бы дело ни привело тебя в Барселону, сынок,
позволь сделать его за тебя, пока ты будешь прятаться в моем доме. Твоя комната
по-прежнему такая, как ты ее оставил, и она всегда будет твоей, пока ты в этом
нуждаешься.
Хулиан признался, что приехал разыскать Пенелопу Алдайя.
Фортунь поклялся сыну, что найдет ее, а когда они воссоединятся, поможет им
бежать и укрыться в надежном месте, подальше от Фумеро, от прошлого, от всего.
Несколько следующих дней Хулиан провел в доме на
Сан-Антонио, а его отец метался по всему городу, пытаясь разыскать следы
Пенелопы Алдайя. Каракс жил в своей бывшей комнате, где Фортунь ничего не
поменял, как и сказал. Все вещи так и остались на своих местах, но почему-то
теперь они казались Хулиану очень маленькими, словно дома, окружающие предметы,
да и сама жизнь со временем уменьшались в размерах. Там были его старые
тетради, карандаши, которые он очинил в день бегства в Париж, книги, так и не
дождавшиеся, что их прочтут, чистая одежда в шкафу. Шляпник рассказал, что Софи
ушла от него вскоре после бегства Хулиана. Фортунь долго ничего не знал о ней,
но однажды она написала ему из Боготы, где уже давно жила с другим мужчиной.
Они стали переписываться, «всегда вспоминая о тебе», признавался шляпник, «ведь
ты — единственное, что нас объединяет». Когда шляпник говорил это, Хулиану
показалось, что он все еще надеется вернуть любовь жены, хотя давно уже потерял
ее.
— По-настоящему любишь только раз в жизни, Хулиан, но
не всегда понимаешь это.
Фортунь, казалось, решил вступить в гонку со временем, чтобы
заново прожить жизнь, которая ему самому не удалась. Он не сомневался, что
Пенелопа для Хулиана — любовь всей его жизни, и верил, сам того не сознавая,
что, если сейчас поможет найти ее, быть может, и ему самому удастся найти
потерянное, заполнить гнетущую пустоту, яростно, словно проклятие, въедавшуюся
ему в кожу и кости.
Несмотря на все усилия Фортуня и к его великому
разочарованию, вскоре он убедился, что в Барселоне нет и следа Пенелопы, да и
всей семьи Алдайя. Человек скромного происхождения, всю жизнь работавший, чтобы
хоть как-то держаться на плаву, Антони Фортунь никогда не был вполне уверен в
неколебимости богатства и высокого общественного положения. Пятнадцати лет
нищеты и лишений оказалось достаточно, чтобы стереть с лица земли дворцы,
другую собственность, да и вообще следы некогда знаменитого рода. При
упоминании фамилии Алдайя кому-то еще она казалась знакомой, но никто уже не
помнил, кому она принадлежала. Когда Микель Молинер и Нурия Монфорт пришли в
магазин Фортуня, чтобы узнать о Хулиане, шляпник решил, что они — агенты
инспектора Фумеро. Он никому больше не позволит отнять у него сына. Пусть хоть сам
всемогущий Господь, который всегда был глух к его мольбам, решит спуститься с
небес. Если только Он вздумает снова разъединить их с сыном в бурном и
безжалостном потоке жизни, Антони Фортунь навсегда от Него отречется.
Именно о шляпнике, бродившем возле дома Алдайя на проспекте
Тибидабо, и рассказал нам уличный торговец. То, что цветочник принял за дурной
характер, было твердостью духа, обретаемой только теми, кто — пусть поздно, но
лучше уж поздно, чем никогда — находит цель, ради которой стоит жить, и
начинает жадно преследовать ее, желая наверстать упущенное время. К сожалению,
Господь и на этот раз не внял молитвам Антони Фортуня. На грани отчаяния,
шляпник, наконец, осознал, что не в его силах найти давно исчезнувшую девушку,
которую уже никто не помнил и которая стала бы спасением для его сына и для
него самого. Боже, сколько еще потерянных душ тебе нужно, чтобы
насытиться? — взывал шляпник к небесам. Господь в величии вселенского
спокойствия взирал на него, не мигая.
— Я не нашел ее, Хулиан… Клянусь, что…
— Не беспокойтесь, отец. Я сам должен это сделать. Вы и
так мне очень помогли.
В ту ночь Хулиан впервые вышел на улицу. Он был твердо
уверен, что отыщет Пенелопу.
Микель слушал рассказ своего друга и думал, как ему
воспринимать эту историю: как чудо или как проклятие. Он даже не обратил
внимания на официанта, который кому-то звонил по телефону, шепча в трубку, а
потом, искоса наблюдая за входной дверью, слишком усердно вытирал стаканы на
барной стойке, где сальные пятна беспощадно завладели всем свободным
пространством. Хулиан тем временем рассказывал о своих злоключениях в
Барселоне. Микелю даже в голову не пришло, что Фумеро мог побывать в этом и
дюжине других кафе на проспекте Тибидабо, и что, стоит Караксу переступить
порог хоть одного из них, звонок в полицейское управление будет делом
нескольких секунд. Когда полицейская машина остановилась напротив кафе, а
официант незаметно ретировался на кухню, Микель вдруг ощутил ледяное
спокойствие неизбежности. Каракс прочел это в его взгляде и обернулся.
Призрачные тени в серых плащах промелькнули за окнами. Несколько лиц на
мгновение прижались к стеклу, над их головами поднимался пар. Фумеро среди них
не было. Его появлению всегда предшествовали стервятники.
— Уходим отсюда, Хулиан…
— Идти некуда, — произнес Каракс таким
невозмутимым тоном, что Микель оцепенел.
Только теперь он заметил револьвер в руке Хулиана и холодную
решимость в его глазах. Колокольчик на двери звякнул, разрезав тишину,
нарушаемую бормотанием радио. Микель выхватил пистолет из рук Каракса и
пристально посмотрел на него.
— Дай мне твои документы, Хулиан!
Трое полицейских с притворной небрежностью уселись за барную
стойку. Один из них краем глаза оценил обстановку. Двое других почти
одновременно опустили правую руку в карман плащей.
— Документы, Хулиан! Давай!
Каракс молча покачал головой.
— Мне осталось жить месяц, от силы два. Один из нас
должен выйти отсюда, Хулиан. Ты опережаешь меня по очкам. Не знаю, найдешь ли
ты Пенелопу, но Нурия ждет тебя.
— Нурия твоя жена.
— Ты помнишь о нашем уговоре? Если я умру, все то, что
принадлежало мне, переходит к тебе…
— …все, только не мечты.
Они в последний раз улыбнулись друг другу. Хулиан протянул
ему свой паспорт. Микель вложил его в экземпляр «Тени ветра», который всегда
носил в кармане пальто.
— Скоро увидимся, — прошептал Хулиан.
— Не торопись. Я подожду.
Когда трое полицейских оглянулись, Микель уже встал из-за
стола и шел прямо на них. Вначале они увидели перед собой дрожащего, смертельно
бледного человека. Он широко улыбался, а в уголках его тонких безжизненных губ
выступила кровь. Когда полицейские заметили револьвер в его правой руке, Микель
был уже в нескольких метрах. Один хотел что-то крикнуть, но первый же выстрел
снес ему нижнюю челюсть. Мертвое тело упало на колени под ноги Микелю. Двое
других агентов выхватили пистолеты. Второй выстрел настиг того из них, который
казался старше. Пуля попала в живот и, пробив позвоночник, застряла в барной
стойке, забрызгав ее кровью и внутренностями. В третий раз Микель выстрелить не
успел. Оставшийся в живых полицейский уже приставил пистолет к его груди.
Микель почувствовал холод стали, прижатой к ребрам прямо напротив сердца, и
натолкнулся на взгляд, полный ужаса.
