— Для начала напиться.
Микель выпил не больше полстакана, зато я уговорила целую
бутылку, даже не заметив этого, к тому же на голодный желудок. Ближе к полуночи
меня стало неодолимо клонить в сон, и я рухнула на софу. Мне приснилось, что
Микель накрыл меня пледом и нежно поцеловал в лоб. Утром я проснулась, ощущая
ужасную пульсирующую боль в висках — первый признак сильного похмелья.
Проклиная тот час, когда Микелго пришла в голову идея напоить меня, я
отправилась искать его по всей квартире, но никого не было. Я подошла к письменному
столу и заметила записку, оставленную на пишущей машинке. В ней Микель просил
меня не волноваться и ждать его дома. Он сам отправился на поиски Хулиана и
скоро приведет его к нам. В конце он приписал, что любит меня. Записка выпала у
меня из рук. Я вдруг заметила, что Микель, перед тем как уйти, убрал свои вещи
с письменного стола, словно не собирался больше за него садиться. В тот момент
я поняла, что больше никогда его не увижу.
8
В тот вечер в редакцию «Диарио де Барселона» позвонил
продавец цветов и оставил для Микеля сообщение. В нем говорилось, что он видел
какого-то человека, как призрак бродившего возле бывшего особняка Алдайя. Было
уже за полночь, когда Микель подошел к дому № 32 на проспекте Тибидабо.
Улица казалась мрачной и пустынной, лишь стрелы лунного света пронизывали
темноту засаженной деревьями аллеи. Хотя они не виделись семнадцать лет, Микель
сразу узнал Хулиана по его легкой, почти кошачьей походке. Каракс неслышно
проскользнул мимо фонтана в темный сад, перепрыгнул через ограду и, словно
беспокойный зверь, замер, наблюдая за домом. Микель хотел было окликнуть его,
но предпочел не привлекать внимание ненужных свидетелей. Ему казалось, что из
окон соседних домов испуганные взгляды тайком наблюдают за всем происходящим на
проспекте. Он обошел сад и за домом, в каменной стене ограды, за которой
когда-то находились теннисные корты и конюшни, обнаружил углубления,
послужившие Караксу ступеньками. Рядом, на земле, были разбросаны отколотые
куски камня. Микель, подтянувшись на руках, почти не дыша, смог забраться на
стену, но тут же почувствовал острую колющую боль в груди. У него потемнело в
глазах. Вытянувшись на стене, ощущая, как дрожат руки, почти ничего не видя от
боли, он шепотом окликнул Хулиана. Фигура у фонтана застыла, так что стала бы
неотличима от остальных статуй, если бы не блеск в глазах, пристально
вглядывавшихся в Микеля. Микель спрашивал себя, узнал ли его Хулиан, ведь
прошло почти семнадцать лет, а болезнь так сильно изменила его. Силуэт медленно
приближался к Микелю, сжимая в правой руке длинный блестящий предмет. Стекло.
— Хулиан… — снова прошептал Микель. Человек резко
остановился. Микель услышал звон стекла, упавшего на гравий дорожки. Внезапно
из тени показалось лицо Хулиана, худое, заросшее двухнедельной щетиной.
— Микель?
Не в силах ни спрыгнуть со стены в сад, ни спуститься
обратно на улицу, Микель протянул ему руку. Хулиан взобрался на ограду и с
силой сжал руку друга, коснувшись другой рукой его лица. Они долго смотрели
друг на друга, молча, словно каждый ощущал кожей все те бесчисленные раны,
которая жизнь нанесла другу.
— Нам нужно уходить отсюда, Хулиан. Тебя ищет Фумеро.
Вся история с Алдайя была западней.
— Я знаю, — пробормотал Хулиан безжизненным
голосом.
— Дом заперт. Уже много лет здесь никто не живет. Давай,
помоги мне спуститься, и пойдем отсюда.
Каракс вновь вскарабкался на каменную стену. Он обхватил
Микеля двумя руками и почувствовал, какое у того иссохшее тело под слишком
просторной одеждой. Кожа да кости, почти без плоти и мускулов. Спустившись,
Хулиан подхватил Микеля под мышки, почти взвалил на себя, и они быстро пошли по
темной улице Роман Макайя.
— Что с тобой? — шепотом спросил Каракс.
— Ничего серьезного. Какая-то лихорадка. Но мне уже
намного лучше.
Но от Микеля пахло болезнью, так что Хулиан не стал больше
ни о чем расспрашивать. Они спустились по улице Леона XIII до проспекта
Сан-Хервасио, где показались огни кафе. Друзья заняли столик в глубине,
подальше от окна. В кафе было пусто, только двое завсегдатаев скучали за
стойкой бара в дыму сигарет и под воркование радио. Официант с бледно-восковым
лицом и потупленным взглядом принял заказ. Теплое бренди, кофе и чего-нибудь
перекусить.
Микель к еде не притронулся. Каракс же, голодный, с
жадностью ел за двоих. Они смотрели друг на друга в липком полумраке кафе,
словно завороженные быстротечностью времени. Когда они виделись в последний
раз, обоим было в половину меньше лет, чем теперь. Они расстались детьми, и вот
судьба вновь свела их, превратив одного в беглого преступника, а другого в
умирающего калеку. Оба спрашивали себя, жизнь ли сдала им такие карты, или же
они сами так разыграли эту партию.
— Я ведь не поблагодарил тебя за все то, что ты сделал
для меня за эти годы, Микель.
— Не надо. Я сделал то, что был должен и хотел сделать.
Меня не за что благодарить.
— Как Нурия?
— Так же, как ты ее оставил.
Каракс опустил глаза.
— Два месяца назад мы поженились. Не знаю, писала ли
она тебе об этом.
Каракс не смог разомкнуть губы и лишь отрицательно покачал
головой.
— Ты не имеешь права ни в чем упрекать ее, Хулиан.
— Знаю. Я не имею права ни на что.
— Почему ты сразу не пришел к нам?
— Я не хотел подвергать вас опасности.
— Это уже не в твоей власти. Где ты провел все эти дни?
Ты будто сквозь землю провалился.
— Так оно и было. Почти. Я был дома. Дома у отца.
Микель посмотрел на него с удивлением. И Хулиан рассказал
ему, что, приехав в Барселону, он не знал, куда податься, и пришел в тот дом,
где провел детство. Он боялся, что никого там не застанет. Но мастерская была
на своем месте, открытая, а за прилавком томился лысый старик с потухшим
взглядом. Хулиан решил, что не будет ни заходить, ни сообщать отцу, что он
приехал, но Антони Фортунь заметил незнакомца по другую сторону витрины. Их
взгляды встретились, и Хулиан словно оцепенел. Из глаз шляпника покатились
слезы, он выбежал на улицу и, не говоря ни слова, затащил сына в магазин. Потом
быстро опустил решетки на окнах и, как только они оказались недосягаемыми для
внешнего мира, Фортунь, плача навзрыд, бросился Хулиану на шею.
Шляпник рассказал сыну, что полиция уже искала его здесь два
дня назад. Некто Фумеро, человек с дурной репутацией, который, как говорили,
еще месяц назад состоял на службе у головорезов генерала Годеда, а теперь был
на короткой ноге с лидерами анархистов, сказал ему, что Каракс едет в
Барселону, что в Париже он хладнокровно убил Хорхе Алдайя и что его разыскивают
также и за другие преступления, список которых шляпник слушать не стал. Фумеро
добавил, что не сомневается: если по какому-нибудь невероятному стечению
обстоятельств блудный сын объявится здесь, шляпник непременно выполнит свой
гражданский долг и сообщит об этом куда следует. Фортунь заверил его в своей
полной лояльности. Шляпника, конечно, задело, что такая змея как Фумеро даже не
сомневается в его подлости. Как только свора полицейских покинула магазин,
Антони направился в часовню собора, где когда-то познакомился с Софи, и стал
горячо молиться своему святому, чтобы тот направил стопы сына к отчему дому, пока
не стало слишком поздно. Когда Хулиан пришел в мастерскую к отцу, шляпник сразу
же предупредил его о нависшей над ним угрозе.
