Кладбище забытых книг
Я как сейчас помню то раннее утро, когда отец впервые повел
меня на Кладбище Забытых Книг. Стояли первые дни лета 1945 года. Мы шли по
улицам Барселоны, накрытой пепельным небом, и мутное солнце жидкой медью
растекалось по бульвару Санта-Моника.
— Даниель, ты никому не должен рассказывать о том, что
сегодня увидишь, — предупредил меня отец. — Даже твоему другу Томасу.
— И маме? — спросил я полушепотом.
Отец вздохнул, заслонившись от меня своей неизменной
грустной улыбкой, которая делала сумрачным его лицо.
— Ну что ты, — ответил он, потупив взгляд. —
От нее у нас нет секретов. Ей все можно рассказывать.
Мать умерла сразу после гражданской войны, во время вспышки
холеры. Мы похоронили ее на кладбище Монтжуик, в день, когда мне исполнилось
четыре года. Помню, весь день и всю ночь шел дождь, и я спросил у отца: «Небо
тоже плачет?» — и он не смог мне ответить: его подвел голос. Шесть лет спустя
отсутствие матери, все еще зияло в моем сердце, как беззвучный крик, который я
так и не научился заглушать словами. Мы с отцом жили в небольшой квартирке на
улице Санта-Ана, неподалеку от церковной площади. Квартира располагалась над
унаследованным от деда магазином, торговавшим антикварными изданиями и
подержанными книгами, заколдованным царством, во владение которым, как полагал
мой отец, в один прекрасный день должен был вступить я. Я вырос среди книг,
находя незримых друзей на рассыпавшихся от прикосновения ветхих страницах, чей
запах до сих пор хранят мои руки. С того времени у меня появилась привычка:
сквозь сон, в полутьме спальни, рассказывать матери о том, что произошло за
день, как дела в школе, что нового я там узнал… Я не мог слышать ее голос или
чувствовать прикосновение, но исходившие от нее свет и тепло пульсировали в
каждом уголке дома, и с верой, естественной для человека, чьи годы можно
пересчитать по пальцам рук, я представлял, что, когда, закрыв глаза, зову ее,
она слышит меня оттуда, где теперь обретается ее душа. Я знал, что отец тоже
порой слышал меня из гостиной и тихо плакал.
Помню, однажды июньской ночью я проснулся на рассвете от
собственного крика. Сердце колотилось так, будто душа рвалась вон из груди,
чтобы взбежать по какой-то неведомой лестнице. Прибежал встревоженный отец,
взял меня на руки и попытался успокоить.
— Я не могу вспомнить ее лицо. Я не помню маминого
лица, — задыхаясь, лепетал я.
— Не бойся, Даниель. Я буду его помнить за нас двоих.
В полусвете мы смотрели друг на друга, пытаясь найти слова,
которых не существовало. Тогда я впервые понял, что отец стареет и что его
затуманенные и опустошенные глаза смотрят только назад. Он потянулся к
занавеске и впустил в комнату тихий утренний свет.
— Давай, Даниель, одевайся. Я должен тебе кое-что
показать.
— Сейчас? В пять утра?
— Некоторые вещи видны только в сумерках, —
произнес отец, улыбаясь мягкой, загадочной улыбкой, которую, возможно,
позаимствовал из какой-нибудь книги Александра Дюма.
Когда мы вышли из дома, безлюдные улицы все еще тонули в
тумане. Мерцающий свет фонарей на бульваре Лас-Рамблас обозначал лишь его
контуры, покуда город постепенно пробуждался от сна, утрачивая акварельную
размытость. Дойдя до улицы Арко-дель-Театро, мы направились к кварталу Раваль,
под аркаду с небесно-голубым сводом. Я следовал за отцом по узкому проходу,
скорее напоминавшему шрам, пока отсветы бульвара Лас-Рамблас не остались
позади. Окна и карнизы отражали косые утренние лучи, скользившие поверх все еще
темных тротуаров. Наконец отец остановился перед резным деревянным порталом,
потемневшим от времени и сырости. Перед нами возвышалось строение, напоминавшее
развалины заброшенного дворца, где мог бы располагаться музей отзвуков и теней.
— Даниель, ты никому не должен рассказывать о том, что
увидишь сегодня. Даже твоему другу Томасу. Никому.
Дверь открыл человечек с седой шевелюрой и птичьими чертами
лица. Его орлиный глаз неподвижно уставился на меня.
— Здравствуй, Исаак. Это мой сын, Даниель, —
сказал отец. — Скоро ему исполнится одиннадцать, и рано или поздно именно
он станет хозяином моей лавки. Ему пора познакомиться с этим местом.
Тот, кого звали Исааком, кивком пригласил нас войти. Во
дворце царил голубоватый полумрак, в котором едва угадывалась мраморная
лестница и галерея, расписанная некогда фресками, изображавшими ангелов и
химер. Мы проследовали за нашим провожатым по дворцовому коридору и вошли в
круглую залу, где царил церковный полумрак, из-под купола которой в окна били
снопы солнечного света. От пола до самого верха вздымался лабиринт полок,
забитых книгами; их расположение напоминало расположение сот в улье, с
проходами, ступенями, плитами и мостиками; это было нечто вроде огромной
библиотеки с хаотическим нагромождением книжных полок. Разинув рот, я посмотрел
на отца. Он улыбнулся и подмигнул мне:
— Добро пожаловать на Кладбище Забытых Книг.
По этажам и переходам библиотеки бродило несколько фигур.
Некоторые издали приветствовали нас, и я узнавал в них кое-кого из отцовских
коллег — букинистов. В глазах десятилетнего ребенка это было похоже на тайное
братство — алхимиков, участников тайного заговора, творимого за спиной ничего
не подозревающего мира. Отец опустился передо мной на колени и, глядя мне прямо
в глаза, тихо заговорил голосом таинственным и доверительным.
— Это заповедное место, Даниель, святилище. Каждый
корешок, каждая книга из тех, что ты видишь, обладает душой. В ее душе живут
души тех, кто книгу писал, тех, кто ее читал и жил ею в своих мечтах. Каждый
раз, когда книга попадает в новые руки, каждый раз, когда кто-то пробегает
взглядом по ее страницам, ее дух прирастает и становится сильнее. Много лет
тому назад мой отец привел меня сюда, и это место уже тогда несло на себе
печать времени. Может быть, оно было таким же древним, как сам город. Никому
доподлинно не известно, кто и когда его создал. Скажу тебе лишь то, что мне
сказал отец. Когда исчезает какая-нибудь библиотека, когда закрывается книжный
магазин, теряется или предается забвению какая-нибудь книга, мы, хранители, то
есть те, кто обретается в этих стенах, уверены: эта книга обязательно попадет
сюда. Здесь затерявшиеся во времени страницы, о которых никто не помнит, обрели
вечную жизнь в ожидании того дня, когда наконец явится читатель, который
вдохнет в них новую душу. В магазине мы продаем и покупаем книги, но в
действительности ни одна из них никому не принадлежит. Каждая книга, которую ты
здесь видишь, когда-то была чьим-то лучшим другом. Теперь у них не осталось
друзей, кроме нас, Даниель. Ну как, ты сможешь хранить эту тайну?
Мой взгляд затерялся в безграничном пространстве,
наполненном волшебным светом. Я кивнул, и отец улыбнулся:
— Знаешь, что самое интересное?
