— Она ведь не говорила, что готовит…
— Я о стрелах Амура.
— Нет, пожалуй…
— Знаете, что происходит? Девушка хотя внешне и кажется
колючей и непокорной, но по существу она невероятно кроткая и болезненно
застенчивая. Виноваты в том монахини, чье образование сводится к отупляющим
рассказам о преисподней и урокам шитья. Я поддерживаю развитие свободных школ.
— Но я ведь готов был головой поручиться, что она
считает меня немногим лучше дурачка, — стал уверять меня Семпере.
— Вот вам и доказательство. Неопровержимое. Дорогой мой
Семпере, если женщина начинает относиться к вам как к слабоумному, это значит,
что у нее активизировались половые железы.
— Вы уверены?
— Больше, чем в надежности Банка Испании. Послушайте
меня, я в таких вещах чуточку разбираюсь.
— И отец так же говорит. Так что же мне делать?
— Зависит от обстоятельств. Вам нравится девушка?
— Нравится ли? Не знаю. Как это можно понять?
— Очень просто. Вы поглядываете на нее тайком, и не
хочется ли вам, допустим, укусить ее?
— Укусить?
— Например, за задницу?
— Сеньор Мартин…
— Не надо меня стыдить, мы ведь в тесной мужской компании,
а мужчины, как известно, занимают промежуточную ступень между пиратом и
свиньей. Так нравится она вам или нет?
— Пожалуй, Исабелла привлекательная девушка.
— А еще?
— Умная. Милая. Работящая.
— Дальше.
— И примерная христианка, полагаю. Не то чтобы у меня
был большой опыт, но…
— И не говорите. В Исабелле больше благочестия, чем в
церковной кружке для пожертвований. Монахини, я же говорил.
— Но кусать ее мне как-то, правда, в голову не
приходило.
— И даже теперь, когда я об этом сказал?
— Вынужден заметить, что, по-моему, непочтительно
говорить в таком тоне о ней, да и о любой женщине тоже, и вам должно быть
совестно… — возмутился Семпере-младший.
— Меа culpa,
[47]
— повинился я, вскинув
руки в знак капитуляции. — Но не важно, ибо каждый выражает страсть на
свой лад. Я человек фривольный и поверхностный, и отсюда мои животные
устремления. Но вам, с вашей цельной и здоровой натурой, свойственны глубокие
чувства и мистические переживания. Важно то, что девушка вас обожает и ее
чувство взаимно.
— Хорошо…
— Ни плохо, ни хорошо. Дела таковы, как они есть,
Семпере. Вы человек респектабельный и ответственный. Я на вашем месте времени
зря не терял бы, но вы ведь не станете играть чистыми и благородными чувствами
целомудренной дамы. Я ошибаюсь?
— Нет, наверное…
— Тогда пора.
— Что пора?
— Разве не ясно?
— Нет.
— Пора ухаживать.
— Простите?
— Любезничать или, говоря научным языком, ворковать.
Послушайте, Семпере, по какой-то непонятной причине, проделав многовековый путь
от варварства к так называемой цивилизации, мы оказались в положении, когда
нельзя подкатить к женщине в укромном уголке или незатейливо предложить выйти
замуж. Сначала нужно оказать ей знаки внимания.
— Замуж? Вы сошли с ума.
— Я только хочу объяснить, что надо сделать, а, по
сути, именно этого вы и хотите в глубине души, хотя пока не отдаете себе в том
отчета. Лучше всего, если сегодня, завтра или послезавтра вы, перестав дрожать
как осиновый лист и распускать слюни, после того, как Исабелла закончит работу
в лавке, пригласите ее на обед в какое-нибудь местечко с домашней кухней. Вы
тотчас поймете, что созданы друг для друга. Выберем «Четырех котов». Там
хозяева такие скупердяи, что зажигают свет, который едва теплится, чтобы
сэкономить электричество, а это очень помогает в подобных случаях. Вы закажете
девушке творог, щедро сдобренный медом, — это блюдо возбуждает аппетит.
Затем вы как бы невзначай вольете в нее пару рюмок москателя, который так легко
кружит голову, и, положив ей руку на колено, сразите ее даром красноречия,
которое столь тщательно скрываете, хитрец.
— Но я решительно ничего не знаю ни о ней, ни о том,
что ей нравится…
— Ей нравится то же, что и вам, — книги,
литература, запах сокровищ, собранных у вас тут, и обещание романтики и
приключений, как в дешевых романах. Ей хочется развеять одиночество, не теряя
времени на то, чтобы понять: в нашем поганом мире нет ничего стоящего, если нам
не с кем это разделить. Основное вы теперь знаете. А остальное узнаете сами,
получив по пути огромное удовольствие.
Семпере задумался. Взгляд его метался от нетронутой чашки
кофе к вашему покорному слуге, который правдами и неправдами сохранял на лице
улыбку биржевого маклера.
— Даже не знаю, благодарить ли вас или сдать в
полицию, — сказал он наконец.
Именно в этот момент в лавке послышались грузные шаги
Семпере-отца. Через пару мгновений он заглянул в подсобное помещение и
воззрился на нас, нахмурившись.
— Что это значит? Магазин брошен, а вы тут устроили
посиделки, как в престольный праздник. А если придет покупатель? Или
какой-нибудь мошенник воспользуется случаем стащить товар?
Семпере-младший тяжело вздохнул и возвел глаза к небу.
— Не беспокойтесь, сеньор Семпере. Книги — это
единственная вещь на свете, которую не воруют, — сказал я, подмигивая ему.
Заговорщическая улыбка осветила его лицо. Семпере-сын
воспользовался моментом, чтобы вырваться из моих лап, ускользнув в торговый зал
книжной лавки. Его отец, усевшись рядом со мной, понюхал кофе, который сын так
и не пригубил.
— А что говорит врач о вреде кофеина для сердца? —
вмешался я.
— Да он и задницы не найдет, даже с анатомическим
атласом. Что он может знать о сердце?
— Наверняка больше, чем вы, — ответил я, отнимая у
него чашку.
— Я здоров как бык, Мартин.
— Упрямы вы как мул. Сделайте милость, поднимитесь в
квартиру и ложитесь в постель.
— В постели имеет смысл лежать, когда ты молод и в
очаровательной компании.
— Компанию я вам найду, если хотите, хотя не уверен,
что специально для сердечника мне предложат большой выбор.
— Мартин, в моем возрасте человек способен смаковать
только гоголь-моголь
[48]
и любоваться на зады вдов, вот и вся
эротика. В этом смысле меня больше волнует мой наследник. Есть успехи в данном
направлении?
