— Вы уверены сеньор, что хотите выйти здесь? —
спросил шофер, усомнившись в моем рассудке. — Если желаете, я могу
подождать вас немного…
— В этом нет необходимости.
Урчание такси затихло у подножия горы, и я остался наедине с
ветром, завывавшим в кронах деревьев. Из парка к ограде ветер гнал сухие листья,
и они водоворотом кружились вокруг моих ног. Я приблизился к воротам, стянутым
проржавевшими цепями, и сквозь решетку заглянул внутрь. Лунный свет омывал
контуры фигуры мозаичного дракона на нижней площадке парадной лестницы. Черная
тень с глазами, поблескивавшими, как жемчуг под толщей воды, лениво скользнула
по ступеням. Это была большая черная собака. Животное остановилось у подножия
лестницы, и только тогда я заметил, что пес не один. Еще два зверя молча
наблюдали за мной из-за ограды. Одна собака подкрадывалась ко мне, прячась в
тени, падавшей от домика привратника справа от ворот. Другой пес, самый крупный
из трех, вскочил на стену и с карниза следил за мной с близкого расстояния.
Сквозь оскаленные клыки струился пар его дыхания. Я медленно отступил, глядя
животному прямо в глаза и не смея повернуться спиной. Шаг за шагом я отступил
на противоположную сторону тротуара. На стену запрыгнула вторая собака и теперь
настороженно провожала меня взглядом. Я пошарил ногой по земле в поисках палки
или камня, которые могли бы послужить оружием защиты, если псы решат прыгнуть
вниз и наброситься на меня, но мне попадались только сухие листья. Я знал, что,
стоит мне отвести глаза и обратиться в бегство, животные погонятся за мной. Не
успею я пробежать и двух десятков метров, как они повалят меня и растерзают.
Третий пес, тот самый, которого я заметил первым, выступавший, похоже, манком,
начал карабкаться на верхнюю кромку стены, собираясь присоединиться к двум
другим. Ну вот и все, подумал я.
В этот миг за спиной у меня вспыхнул свет, и занявшееся
сияние осветило оскаленные морды трех псов. Собаки остановились как вкопанные.
Я оглянулся через плечо и увидел темный фасад, возвышавшийся в полусотне метров
от входа в парк. В окнах горел свет, и это было единственное освещенное здание
на холме. Один из псов с глухим рычанием удрал в глубь парка. Спустя мгновение
две другие собаки убежали следом.
Без долгих раздумий я направился к дому. Как и описывал
Корелли в приглашении, он находился на пересечении улиц Олот и Сан-Хосе-де-Монтанья.
Узкое угловатое трехэтажное строение, похожее на башню и увенчанное мансардой,
несло караульную службу над городом и призрачным парком у подножия.
Дом стоял на возвышении, к его дверям вели широкие лестницы.
Из больших окон струилось золотистое сияние. Когда я поднимался по каменным
ступеням, мне показалось, будто я различил на балюстраде второго этажа
очертания человеческой фигуры. Она застыла неподвижно, точно паук,
распластавшийся в паутине. Ступив на площадку лестницы, я остановился перевести
дух. Входная дверь была приоткрыта, и полоса света простиралась от порога к
моим ногам. Я медленно подошел к входу и замер в проеме. Из дома тянуло запахом
увядших цветов. Я постучал в дверь согнутыми пальцами и слегка толкнул ее
внутрь. Моему взору открылась прихожая и длинный коридор, терявшийся в глубине
дома. Из недр доносился глухой повторявшийся стук, будто хлопала на ветру
створка окна. Этот звук напоминал биение сердца. Я вошел в прихожую и сделал
пару шагов вперед. Слева я увидел лестницу в башню, и мне послышались наверху,
на последних ее ступенях, шаги, легкие, как поступь ребенка.
— Добрый вечер! — окликнул я.
Не успело эхо моего голоса затихнуть в коридоре, как
ритмичное постукивание, раздававшееся где-то в доме, прекратилось. Я оказался в
полной тишине, и поток ледяного воздуха коснулся лица.
— Сеньор Корелли? Это Мартин. Давид Мартин…
Не получив ответа, я осмелился пройти дальше по коридору,
который вел во внутренние покои. На стенах во множестве висели фотографические
портреты разной величины, оправленные в рамки. Судя по манере позировать и
туалетам людей, запечатленных на фотографиях, большинство снимков насчитывало
лет двадцaть-тридцать, не меньше. Под каждой рамкой имелась табличка, где были
указаны имя изображенного персонажа и год, когда сделали портрет. Я принялся
рассматривать лица, смотревшие на меня из прошлых времен. Дети и старики, дамы
и кавалеры. Их роднило выражение глаз: в них угадывалась тень печали и читалась
немая мольба. Все смотрели в камеру с таким отчаянием, что кровь стыла в жилах.
— Интересуетесь фотографией, любезный Мартин? —
раздался голос рядом со мной.
Я, вздрогнув, повернулся. Андреас Корелли рассматривал
фотографии вместе со мной с улыбкой, исполненной меланхолии. Я не слышал и не
видел, как он подошел. Когда он мне улыбнулся, меня пробрал озноб.
— Я думал, вы не придете.
— Я тоже.
— Тогда позвольте предложить вам бокал вина, и мы
выпьем за наши заблуждения.
Я проследовал за ним в большую гостиную с широкими окнами,
обращенными на город. Корелли предложил мне кресло и налил в бокалы вино из
бутылки, стоявшей на столе. Он протянул мне бокал и уселся в кресло напротив.
Я пригубил вино, оказавшееся превосходным. Я выпил его почти
что залпом и вскоре почувствовал, как согревающее тепло, пролившееся по
пищеводу, успокаивает мои нервы. Корелли вдыхал аромат вина и наблюдал за мной
со спокойной дружелюбной улыбкой.
— Вы были правы, — сказал я.
— Как всегда, — отозвался Корелли. —
Обыкновенно так и случается, что редко приносит мне хоть какое-то удовлетворение.
Иногда мне кажется, что наибольшую радость мне могло бы доставить лишь
подтверждение моей ошибки.
— Это легко устроить. Спросите меня, как это
происходит. Я всегда ошибаюсь.
— Нет, вы не ошибаетесь. По-моему, вы видите вещи почти
так же ясно, как и я, и это также не приносит вам никакого удовлетворения.
Я слушал его и думал, что в настоящий момент единственное,
что могло бы принести мне некоторое удовлетворение, — это если бы весь мир
сгорел и я тоже сгинул бы вместе с ним. Корелли, словно прочитав мои мысли,
широко улыбнулся и кивнул:
— Могу вам помочь, друг мой.
Неожиданно для себя я отвел глаза, уклоняясь от его взгляда,
и сосредоточил внимание на маленькой серебряной броши в форме ангела,
приколотой к его лацкану.
— Красивая брошь, — сказал я, указав на вещицу.
— Фамильная реликвия, — отозвался Корелли.
Я решил, что мы довольно наговорили банальностей и
любезностей — хватит до конца вечера.
— Сеньор Корелли, зачем я здесь?
Глаза Корелли полыхнули тем же оттенком красного вина, что
тягуче колыхалось у него в бокале.
— Все очень просто. Вы находитесь тут потому, что
наконец поняли: ваше место — здесь. Вы находитесь тут потому, что около года
назад я сделал вам предложение. Предложение, которое в тот момент вы не были
готовы принять. Но вы о нем не забыли. Я же здесь нахожусь потому, что
по-прежнему считаю вас тем человеком, кто мне нужен. Следовательно, я предпочел
выждать двенадцать месяцев, прежде чем утратить к вам интерес.
