— Лучше вы сами, Мартин.
Он открывал и закрывал ножницы, и я слышал, как щелкают
лезвия. Острая боль пронзила раненую руку, и я стиснул зубы, чтобы не
застонать. Маркос повернулся в мою сторону.
— Кстати, о крови, вам не помешает узнать, что мы взяли
вашу шлюшку, эту Исабеллу, и прежде, чем заняться с вами, повеселимся с ней…
Я поднял револьвер и прицелился ему в лицо. Блеск металла
меня выдал. Опрокидывая манекены, Маркос бросился на меня, стремительно
перемещаясь зигзагами, чтобы уклониться от выстрела. Он навалился на меня всем
телом, и его жаркое дыхание опалило мне щеку. Ножницы угрожающе лязгнули всего
в сантиметре от левогo глаза. Я собрался с силами и ударил его лбом в лицо. Он
скатился на бок. Я вскинул револьвер и снова прицелился ему в голову. Маркос
(губа у него была рассечена) сел и впился в меня взглядом.
— Кишка тонка, — пробормотал он.
Он закрыл дуло рукой и насмешливо улыбнулся мне. Я нажал на
курок. Пуля отбросила его руку назад с такой силой, словно по ней ударило
молотом. Маркос упал на пол навзничь, хватаясь за искалеченное и дымившееся
запястье. Лицо его, испещренное пороховыми ожогами, исказила гримаса боли,
рвавшейся из разверстого рта в беззвучном крике. Я встал и оставил его среди
манекенов истекать кровью в луже собственной мочи.
21
Я с огромным трудом сумел дотащиться по переулкам Раваля до
Паралело, где у входа в театр «Аполо» выстроилась вереница такси. Я скользнул в
первое подвернувшееся. Услышав звук открываемой дверцы, водитель обернулся.
Увидев меня, он скорчил недовольную гримасу. Я рухнул на заднее сиденье, не
обращая внимания на его протесты.
— Послушайте, вы ведь не собираетесь помереть там,
сзади?
— Чем скорее вы домчите меня до места, тем скорее
избавитесь от меня.
Шофер выругался вполголоса и завел мотор.
— Куда везти?
«Я не знаю», — подумал я.
— Езжайте, а там я покажу.
— Куда ехать-то?
— Педральбес.
Через двадцать минут далеко на холме засверкали огни виллы
«Гелиос». Я указал на них водителю, к тому моменту не чаявшему, как
распрощаться со мной. Он высадил меня у ворот особняка и едва не забыл взять
положенную плату. Из последних сил, шатаясь, я дошел до парадных дверей и
позвонил. Потом я опустился на ступени и прислонился головой к стене.
Послышались приближающиеся шаги, и в какой-то момент мне почудилось, что дверь
отворилась и чей-то голос зовет меня по имени. На лоб легла рука, и мне
показалось, будто я узнаю глаза Видаля.
— Простите, дон Педро, — взмолился я. — Мне
некуда идти…
Видаль возвысил голос, и чьи-то руки подняли меня, взяв за
ноги и за плечи. Открыв глаза снова, я понял, что нахожусь в спальне дона Педро
и лежу на той самой постели, которую он делил с Кристиной недолгие месяцы
своего супружества. Я испустил вздох. Видаль стоял в изножье кровати и смотрел
на меня.
— Не разговаривай сейчас, — велел он. — Врач
уже едет.
— Не верьте им, дон Педро, — простонал я. —
Не верьте.
Видаль кивнул, сжав губы:
— Нет, конечно.
Взяв одеяло, дон Педро укрыл меня.
— Я спущусь, чтобы встретить доктора, — сказал
он. — Отдыхай.
Через некоторое время моего слуха достигли голоса и шаги,
направлявшиеся в спальню. С меня сняли одежду, и я ухитрился разглядеть, что
мое тело с головы до пят, словно кровоточащий плющ, покрывали десятки порезов.
Я чувствовал, как из моих ранок пинцетом выдирают осколки стекла вместе с
лоскутами кожи и мяса. Затем я ощутил жжение от дезинфицирующих средств и уколы
иглы — это доктор зашивал мне раны. Боли больше не было, только смертельная
усталость. Перевязав, зашив и подлатав, словно порванную марионетку, доктор с
Видалем укутали меня, подложив под голову подушку, самую мягкую и удобную из
всех, что я знавал в жизни. Я открыл глаза и посмотрел в лицо доктору, сеньору
с аристократическими манерами и благожелательной улыбкой. В руках он держал
шприц.
— Вам повезло, молодой человек, — сказал он, делая
мне укол в руку.
— Что это? — пробормотал я.
Рядом с доктором появился Видаль.
— Лекарство поможет тебе уснуть.
По моей руке заструилась прохлада, потоком заливая грудь. Я
провалился в колодец из черного бархата, а Видаль и доктор взирали на меня
сверху. Мир смыкался вокруг меня, сжавшись в каплю света, испарившуюся в руках.
Меня охватил покой — сладостный, химический и беспредельный. И хотелось, чтобы
он длился вечность.
Мне вспоминается пространство, заполненное темной водой подо
льдом. Лунный свет касался ледяного свода над головой, рассыпаясь мириадами
светлячков, качавшихся в волнах уносившего меня течения. Белое одеяние медленно
колыхалось, сквозь тонкую ткань просвечивали очертания ее тела. Кристина
простирала ко мне руки, а я боролся с холодным и сильным течением. Наши руки разделяли
миллиметры, когда за ее спиной вдруг распростерло крылья облако мрака и
обволокло ее, словно взрыв краски. Щупальца черного света опутали ее руки, шею
и лицо и силой утащили в темноту.
22
Я проснулся, услышав собственное имя из уст инспектора
Виктора Грандеса. Я резко сел, не понимая, где и как очутился, ибо комната
более всего напоминала номер-люкс в большом отеле. Обжигающая боль от десятков
порезов, покрывавших тело, вернула меня к действительности. Я находился в
спальне Видаля на вилле «Гелиос». Дневной свет пробивался сквозь прикрытые
ставни. В камине горел огонь, и было жарко. Голоса доносились с нижнего этажа.
Педро Видаль и Виктор Грандес.
Не обращая внимания на жалящую боль, пронзавшую плоть при
каждом движении, я встал с постели. Моя грязная и окровавленная одежда валялась
на кресле. Я разыскал пальто. Револьвер по-прежнему покоился в кармане. Я взвел
курок, затем вышел из спальни и добрался до лестницы. Ориентиром мне служили
раздававшиеся внизу голоса. Я спустился на несколько ступеней, прижимаясь к
стене.
— Выражаю сочувствие по поводу ваших агентов,
инспектор, — услышал я слова Видаля. — Заверяю вас, что если Давид
свяжется со мной или я узнаю что-нибудь о его местопребывании, то немедленно
вам сообщу.
— Благодарю за помощь, сеньор Видаль. Сожалею, что
пришлось побеспокоить вас при таких обстоятельствах, однако положение
чрезвычайно серьезное.
— Я понимаю. Благодарю, что взяли на себя труд прийти.
Шаги направились в вестибюль, стукнула входная дверь.
Затихающий в удалении хруст гравия под подошвами в саду. У
подножия лестницы слышалось тяжелое дыхание Видаля. Я спустился еще немного и
увидел, что он стоит, уткнувшись лбом в дверь. При моем появлении он открыл
глаза и повернулся.
Видаль не вымолвил ни слова. Он только скользнул взглядом по
револьверу у меня в руках. Я положил его на столик, стоявший у последней
ступени лестницы.
