Я не стал ему признаваться, что в тот момент уже и сам начал
в это верить. Я посмотрел на Грандеса и уловил в выражении его лица нечто
такое, что противоречило словам.
— Вы что-то мне не рассказали, — заметил я.
— По-моему, я рассказал вам более чем
достаточно, — ответил он.
— А чего вы мне не рассказали?
Грандес внимательно на меня посмотрел, а затем сдержанно
усмехнулся.
— Сегодня утром вы сообщили, что в день смерти сеньора
Семпере кто-то приходил в книжную лавку и свидетели слышали ссору. Вы
предполагаете, будто эта особа хотела купить книгу, вашу книгу. После того как
Семпере отказался ее продавать, возникла потасовка, и у букиниста случился
сердечный приступ. По вашим словами, книга практически уникальна, ее
экземпляров почти не осталось. Как она называлась?
— «Шаги с неба».
— Точно. Именно эту книгу, как вы подозреваете, украли
в день смерти Семпере.
Я подтвердил. Инспектор взял папиросу и закурил. Сделав пару
затяжек, он затушил ее.
— Вот в чем дилемма, Мартин. С одной стороны, я не
сомневаюсь, что вы наплели мне кучу небылиц. Вы сочинили их или потому, что
принимаете меня за идиота, или — что, возможно, еще хуже — сами поверили в них,
повторив столько раз. Улики указывают на вас, и проще всего мне было бы умыть
руки и передать вас Маркосу и Кастело.
— Но…
— Но… Крошечное «но», незначительное, на такое «но» мои
коллеги запросто не обратили бы внимания. Однако меня оно беспокоит, точно
соринка, попавшая в глаз, и заставляет сомневаться. И хотя это противоречит
опыту, накопленному мною за двадцать лет службы, но вдруг ваш рассказ, не
будучи правдой, в то же время и не является ложью?
— Могу только добавить, что я рассказал все, что помню,
инспектор. Хотите — верьте, хотите — нет. Даже я сам иногда перестаю верить. Но
запомнил я события именно так.
Грандес вскочил и принялся расхаживать вокруг стола.
— Сегодня днем, беседуя с Марией-Антонией Санаухой, или
Ирене Сабино, в ее комнате в пансионе, я спрашивал ее о вас. Она ответила, что
вас не знает. Я пояснил, что вы живете в доме с башней, где они с Марлаской
провели несколько месяцев. И снова спросил, не припоминает ли она вас. Она
ответила отрицательно. Чуть позже я упомянул, что вы приходили к фамильному
склепу Марласки и уверены, будто видели ее там. И в третий раз женщина заявила,
что никогда вас не видела. Я ей поверил. И верил до тех пор, пока не заметил на
столе книгу. Я уже уходил, когда женщина сказала, что озябла, и открыла шкаф,
чтобы достать шерстяную шаль и набросить на плечи. Книга привлекла мое внимание
потому, что была единственной в комнате. Воспользовавшись тем, что хозяйка
повернулась ко мне спиной, я открыл книгу и прочитал посвящение, написанное от
руки на первой странице.
— «Сеньору Семпере, самому лучшему другу, какого могла
бы пожелать себе книга, с благодарностью за то, что он распахнул передо мной
двери мира и показал, как войти в них», — процитировал я по памяти.
— Подпись — «Давид Мартин», — закончил Грандес.
Инспектор задержался у окна и отвернулся от меня.
— Через полчаса за вами придут, а меня отстранят от
дела, — сказал он. — Вы поступите на попечение сержанта Маркоса. И я
уже ничего не смогу сделать. Вы в состоянии сообщить еще что-нибудь, что
позволило бы мне спасти вашу шею?
— Нет.
— Тогда доставайте потешный револьвер, который вы
прячете в пальто весь день, и, очень постаравшись не прострелить себе ногу,
начинайте угрожать вышибить мне мозги, если я не отдам вам ключ от двери.
Я покосился на дверь.
— Взамен я прошу только сказать, где Кристина Сагниер,
если она еще жива.
Я опустил голову, не в силах вымолвить ни слова.
— Вы ее убили?
Молчание тянулось бесконечно долго.
— Я не знаю.
Грандес подошел ко мне и протянул ключ.
— Сматывайтесь отсюда, Мартин.
Я взял ключ после минутного колебания.
— Не приближайтесь к главной лестнице. Если идти по
коридору, в самом конце, слева, есть голубая дверца. Она открывается только
изнутри и ведет на пожарную лестницу. Выход в переулок позади здания.
— Как мне вас благодарить?
— Начните с того, что не теряйте времени. В вашем
распоряжении тридцать минут, прежде чем все отделение пустится за вами в
погоню. Не тратьте их даром, — сказал инспектор.
Схватив ключ, я ринулся к двери. У порога я на миг
обернулся. Грандес сидел на столе и наблюдал за мной без всякого выражения.
— Эта брошь с ангелом, — сказал он, указывая на
мой лацкан.
— Да?
— Я видел ее на вашем лацкане с первого дня
знакомства, — промолвил он.
20
Улицы Раваля превратились в тоннели, наполненные мраком,
кое-где отмеченные точками мигающих фонарей, которым с трудом удавалось немного
разредить темноту. Выяснение, что представляют собой прачечные на улице Кадена,
заняло у меня чуть больше получаса, подаренного инспектором Грандесом. Первая
напоминала пещеру под лестницей, лоснившейся от пара. Там трудились только дети
с фиолетовыми от краски руками и желтоватыми белками глаз. Вторая являлась
средоточием грязи и щелочной вони, так что трудно было вообразить, что в этом
месте что-нибудь может стать чистым. Ею командовала дородная тетка. При виде
пары монет она стала весьма словоохотливой и тут же созналась, что
Мария-Антония Санауха работает в прачечной шесть дней в неделю.
— Что она теперь натворила? — поинтересовалась
матрона.
— Получила наследство. Скажите, где ее можно найти, и,
возможно, вам что-нибудь перепадет.
Матрона захихикала, но ее глаза жадно заблестели.
— Насколько мне известно, она живет в пансионе
«Санта-Лусия» на улице Маркиза де Барбера. Сколько она унаследовала?
Я бросил на прилавок несколько монет и вышел из этой грязной
дыры, не потрудившись ответить.
Пансион, где жила Ирене Сабино, ютился в угрюмом здании.
Выглядел дом так, словно его сложили из выкопанных из могил костей и краденых
надгробных плит. Стенки почтовых ящиков в привратницкой проржавели. Ни одной
таблички, сообщавшей об обитателях первого и второго этажа, не имелось. На
третьем обосновалась мастерская по ремонту и пошиву одежды с крикливым
названием «Средиземноморский текстиль». Четвертый, и последний, занимал пансион
«Санта-Лусия». Лестница, ширины которой едва хватало на одного человека, тонула
во мраке, запах канализации сочился сквозь стены, разъедая краску не хуже
кислоты. Я поднялся на четыре пролета до наклонной лестничной площадки, куда
выходила только одна дверь. Я стукнул в дверь кулаком, и через некоторое время
мне открыл высокий изможденный человек, словно явившийся из ночного кошмара Эль
Греко.
