Я заколебался.
— Сказка.
— Детская сказка?
— Скорее история для семейного чтения.
— Ясно.
— Нет, ничего вам не ясно. Ссоры не было. Кристину
слегка тревожило, что я не разрешаю ей прочесть рукопись, но не более того.
Когда я расстался с ней, она чувствовала себя нормально, собирала вещи.
Рукопись не имеет ровным счетом никакого значения.
Доктор неохотно кивнул, скорее из вежливости. Моя горячность
его не убедила.
— Могло так случиться, что в ваше отсутствие кто-то
пришел к вам в дом?
— Насколько я знаю, кроме Кристины, в доме никого не
было.
— Вам не приходит в голову, по какой причине она решила
выйти из дома до вашего возвращения?
— Нет. Зачем?
— Я только спрашиваю, сеньор Мартин. Я пытаюсь понять,
что произошло с того момента, когда вы видели ее в последний раз, и до ее
появления здесь.
— Она сказана, что или кто вселился в нее?
— Это лишь фигура речи, сеньор Мартин. Ничего в
Кристину не вселялось. Отнюдь не редкость, когда пациенты, пережившие
травматический опыт, ощущают присутствие покойных родственников или
воображаемых личностей, а также прячутся в глубине своего сознания и закрывают
двери, ведущие извне. Это эмоциональная реакция. Способ защититься от чувств
или переживаний, которых человек не в состоянии вынести. Это не должно вас
сейчас волновать. Имеет значение и может нам помочь совсем другое. Если кто-то
ее и волнует теперь, то этот человек вы. Судя по тому, что она рассказывала мне
в свое время и что останется между нами, и, опираясь на собственные наблюдения
последних недель, я могу с уверенностью утверждать, что Кристина любит вас,
сеньор Мартин. Любит, как не любила никого и никогда, и, конечно, не любила так
меня. Поэтому я прошу вас помочь мне. Не поддавайтесь слепому страху или
огорчению, помогите мне, поскольку мы оба хотим одного. Мы оба хотим, чтобы
Кристина могла покинуть это место.
Я кивнул, испытывая чувство стыда.
— Простите, если раньше…
Доктор вскинул руку, призывая меня замолчать. Он встал и
надел пальто. Затем подал мне руку, и я пожал ее.
— Я жду вас завтра, — сказал он.
— Спасибо, доктор.
— Спасибо вам. За то, что не оставили ее.
На следующее утро я вышел из гостиницы, когда солнце только
начинало подниматься над замерзшим озером. Стайка детей играла на берегу. Дети
метали камушки, пытаясь добросить их до корпуса маленькой лодки, затертой во
льду. Снегопад прекратился, и вдали были хорошо видны белые горы и проплывающие
по небу величественные облака, напоминавшие крепости из пара. Я добрался до
санатория «Вилла Сан-Антонио» незадолго до девяти. Доктор Санхуан дожидался
меня в саду вместе с Кристиной. Они сидели на солнышке, доктор держал Кристину
за руку и что-то ей говорил. Она едва смотрела в его сторону. Заметив, что я
иду по саду, доктор помахал мне, знаками предлагая подойти. Для меня
приготовили стул, поставив его напротив Кристины. Я сел и поднял на нее взгляд.
Она смотрела мне в глаза, но не видела меня.
— Кристина, смотри, кто пришел, — сказал доктор.
Я взял Кристину за руку и наклонился к ней.
— Поговорите с ней, — велел доктор.
Я кивнул, теряясь от ее отсутствующего взгляда и не находя
слов. Доктор поднялся и оставил нас вдвоем. Я видел, как он скрылся в здании
санатория, однако прежде дал указание медсестре не спускать с нас глаз. Не
обращая внимания на присутствие медсестры, я переставил стул поближе к
Кристине. Поправив выбившуюся прядь волос у нее на лбу, я улыбнулся.
— Ты помнишь меня? — спросил я.
Я видел свое отражение в ее глазах, но не знал, видит ли она
меня и слышит ли мой голос.
— Доктор сказал, что ты скоро поправишься и мы сможем
уехать домой. Куда захочешь. Я думал отказаться от дома с башней, и мы уедем
далеко, как ты хотела. Туда, где нас никто не знает и никто не станет
интересоваться, кто мы такие и откуда приехали.
На руки ей надели шерстяные перчатки, скрывавшие бинты на
руках. Она похудела, кожу прорезали морщины, губы были обветренными, взгляд
потухшим и безжизненным. Я лишь улыбался, гладил ее лицо и лоб и говорил,
говорил, не умолкая. Я рассказывал, как мне ее недоставало, как я скучал и
искал повсюду. Так мы провели около двух часов. Потом вернулся доктор с одной
из медсестер, и они увели Кристину в дом. Я остался сидеть в саду, не зная,
куда идти, пока в дверях санатория вновь не появился доктор Санхуан. Он
приблизился и сел рядом со мной.
— Она не произнесла ни слова, — сказал я. —
Думаю, она даже не осознала, что я здесь…
— Ошибаетесь, друг мой, — возразил врач. —
Процесс восстановления очень медленный, но, уверяю, ваше присутствие ей очень
помогает.
Я с благодарностью принял подаяние и милосердную ложь
доктора.
— Завтра повторим попытку, — сказал он.
Было примерно часов двенадцать дня.
— И что мне делать до завтра? — спросил я.
— Но вы же писатель? Пишите. Напишите что-нибудь для
нее.
9
Я вернулся в гостиницу по берегу. Портье объяснил, как найти
единственную в поселке книжную лавку, где я смог купить чистую бумагу и
авторучку, пролежавшую на витрине с незапамятных времен. Вооружившись таким
образом, я закрылся у себя в номере. Я подтащил стол к окну и заказал термос с
кофе. Битый час я созерцал озеро и горы, прежде чем вывести первое слово. Я
вспомнил старую фотографию, подаренную мне Кристиной. Тот снимок, на котором
девочка ступает по деревянной пристани, вдающейся в море, и происхождение
которого оставалось для нее загадкой. Я представил, как иду по этой пристани,
ступая за ней след в след, и постепенно потекли слова, и стал в общих чертах
появляться набросок маленького рассказа. Я понимал, что описываю историю,
которую Кристина не сможет вспомнить, историю о том, как она очутилась девочкой
над мерцающими водами за руку с незнакомцем. Я собирался написать историю
воспоминания, которого не существовало, воспоминания об украденной жизни.
Образы и свет, исходивший от текста, вернули меня снова в старую сумеречную
Барселону, ведь мы оба были плотью от плоти ее. Я писал, пока не село солнце; в
термосе не осталось ни капли кофе, замерзшее озеро заблестело отраженным светом
голубоватой луны, а у меня заболели глаза и пальцы. Я бросил ручку и собрал со
стола исписанные листы. Я не слышал, как портье стучал ко мне в дверь,
спрашивая, намерен ли я спуститься к ужину. Я крепко заснул, вдруг уверовав,
что слова, даже мои, обладают целительным свойством.
В таком духе прошло дня четыре. Я просыпался на рассвете и
выходил на балкон, чтобы полюбоваться, как солнце окрашивает в красный цвет
озеро, лежавшее внизу, у моих ног. Я приходил в санаторий примерно в половине
девятого утра и обычно встречал доктора Санхуана, смотревшего на сад, сидя на
ступеньках парадной лестницы с дымящейся кружкой кофе в руках.
