— Никаких укусов, — повторил я еле слышно. —
Мы же договорились.
— Договорились, — ответил Майкл словно издалека,
может, с Марса. Его глаза светились, как огни маяка, и я чувствовал, что каждая
мышца в его теле дрожит. — Советую обработать этот порез. Он плохо
выглядит.
Он отпустил меня и направился к двери. Видно было, что у
него сейчас вполовину меньше сил, чем обычно у вампира. Папа запретил Джерому
нападать на меня, но на Майкла запрет не распространялся, однако это был бы
нечестный бой.
— Майкл, — заговорил я, занимая позицию рядом с
ним, спиной к стене. — Идем вместе, прямо к окну. Ты выбираешься наружу, но
не ждешь меня. Солнце наверняка уже село, так что ты сможешь добраться до
машины. — Я намотал на руку кусок серебряной цепи. — И не затевай
никаких споров.
Он посмотрел на меня с таким видом, словно хотел сказать:
«Шутишь?» — но кивнул.
Вместе мы быстрым шагом двинулись через комнату. Джером
подался к нам, но я преградил ему дорогу и прямо с плеча врезал в зубы,
посеребренная цепь усилила удар.
Я хотел лишь оттолкнуть его, но Джером взвыл, пошатнулся и
вытянул руки, не подпуская меня к себе. Будто внезапно время пошло вспять и мы
снова оказались в младших классах средней школы: он — самый известный школьный
забияка, а я, в конце концов достаточно выросший и накачавший мышцы, чтобы
оказать ему достойное сопротивление. Сейчас Джером сделал тот же самый девчоночий
жест, как и в первый раз, когда я дал ему сдачи.
Это сбило меня с толку.
Выпущенная из дальнего угла комнаты арбалетная стрела со
свистом пролетела над самой моей головой и завибрировала, вонзившись в
деревянную стену.
— Ни с места! — хрипло приказал папа.
Он стоял на коленях, но был очень, очень зол. И уже
перезарядил арбалет, так что следующий выстрел не был бы предупреждающим.
— Вылезай! — закричал я Майклу.
И если до сих пор он думал, что это очередная реконструкция
перестрелки в О. К. Коррале,
[3]
то в конце концов до него дошло.
Вместе с градом осколков он выпрыгнул из ближайшего окна и бросился бежать. Я
был прав: солнце село или почти село, так что не могло причинить ему серьезного
вреда.
Домчавшись до машины, он открыл дверцу со стороны водителя,
забрался внутрь и включил двигатель.
— Шейн! Давай!
— Секундочку! — прокричал я в ответ. Я смотрел на
отца, на его движущуюся татуировку. Арбалет был нацелен прямо мне в грудь.
Одной рукой я вращал лом, другой серебряную цепь. — Ну, твой ход, папа.
Что теперь? Ты хочешь, чтобы я сцепился с мертвым Джеромом? Это сделает тебя
счастливым?
Но папа смотрел не на меня, а на Джерома, съежившегося в
углу. Я причинил ему серьезный вред — то ли силой удара, то ли серебром.
Половина лица выглядела обожженной и словно бы разлагалась на глазах, а мертвец
захлебывался рыданиями.
Отец одарил его взглядом, который я столько раз ловил на
себе, что не мог не узнать. Обманутые надежды — вот что он выражал.
— Мой сын, — с отвращением произнес отец. — Ты
губишь все.
— Полагаю, Джером больше твой сын, чем я.
Ровным шагом я направился к двери, не желая доставить ему
удовольствие зрелищем моего бегства.
Я знал, что в его руках заряженный арбалет.
Я знал, что он целится мне в спину.
Спусковой крючок щелкнул, стрела со свистом рассекла воздух.
Испугаться у меня не хватило времени, я лишь — как и отец — испытал горечь
обманутых надежд.
Вот только стрела не вонзилась в меня. И не потому, что отец
промахнулся.
Уже в двери я повернулся и увидел, что он вогнал стрелу с
серебряным наконечником в череп Джерома. Тот без единого звука сполз на пол.
Теперь уже окончательно мертвый. Слава богу.
Книга «Волшебник из страны Оз» упала обложкой вниз и теперь
лежала рядом с его рукой.
— Сын. — Отец отложил арбалет в сторону. —
Пожалуйста, не уходи. Ты мне нужен. На самом деле.
Я покачал головой.
— Эта штука… она продержится еще несколько дней, —
продолжал он. — Татуировка. Она уже исчезает. Время истекает, Шейн. Мы
должны действовать немедленно.
— Ну, значит, тебе не повезло.
Он снова схватил арбалет.
Я метнулся вправо, в прихожую, перепрыгнул обломки кушетки и
приземлился на растрескавшемся, неровном полу кухни. Там пахло грязью и
химикатами, на стойке виднелся аквариум, полный мутной жидкости, а рядом с ним
автомобильный аккумулятор — что-то вроде набора для серебрения цепей в домашних
условиях.
Еще здесь имелся холодильник, допотопный, годов пятидесятых,
грохочущий и гудящий.
Я открыл его.
Папа собирал кровь Майкла в бутылки — старые, грязные
молочные бутылки, которые выуживал из груды мусора в углу. Я схватил все пять
бутылок и одну за другой начал швырять в окно, целясь в большой валун рядом с
деревом.
Бах! Бах! Бах! Бах…
— Прекрати! — со злостью крикнул папа. Боковым
зрением я отметил, что он стоит в двери, целясь в меня из арбалета. — Я
убью тебя, Шейн! Клянусь, я сделаю это.
— Правда? Хорошо, что ты успел вытатуировать меня на
груди вместе с остальными умершими членами нашей семьи.
Я закинул руку для очередного броска.
— Я могу вернуть к жизни твою мать! — выпалил
папа. — Может, даже твою сестру. Не делай этого.
О господи! В глазах у меня на мгновенье потемнело.
— Бросив эту бутылку, — теперь он почти
шептал, — ты лишишь их последнего шанса вернуться к жизни.
Мне вспомнился Джером — его обвисшие мышцы, шероховатая
кожа, страдание и ужас в глазах. «Ты хочешь оставаться здесь?» — спросил его я.
«Нет. Это причиняет боль», — ответил он.
Я метнул последнюю бутылку с кровью Майкла; она попала точно
в цель и разбилась, обдав валун красными брызгами.
Может, он и в самом деле собирался убить меня. Но,
вслушиваясь, я так и не дождался щелчка пускового крючка.
— Я сражаюсь за благо человечества, — провозгласил
он.
Это был его последний, самый веский аргумент. Прежде он
всегда на меня действовал.
Повернувшись, я посмотрел папе прямо в лицо.
— Думаю, в тебе уже ничего человеческого не осталось.
Я прошел мимо него, и он не остановил меня.
Майкл вел машину как сумасшедший, и мы мчались к выезду на
автостраду, вздымая клубы пыли, наверно, в милю высотой. Он снова и снова
спрашивал меня, как я себя чувствую, но я не отвечал, а просто глядел в окно на
яркий закат и одинокий полуразвалившийся дом, исчезающий вдали.
