Дэвид Ли Рот
Перед дверью кабинета Войновски Хоуи щелчком увеличил громкость, и в уши ему ворвались басы «Shock the Monkey» Питера Гэбриэла. Так укрепив себя, он постучал и вошел.
Стол Войновски был завален больше обычного. Гора бумаг, поверх которой громоздились видео- и аудиокассеты, была такой высокой, что почти скрывала каменного начальника. Видны были только блестящий лоб и антрацитовые глаза.
Заметив Хоуи, он встал и вышел из-за стола.
— Присаживайтесь, мистер Пайпер. Прошу вас.
Столь неожиданная внимательность застала Хоуи врасплох. Он настороженно сел.
— Полагаю, — начал мистер Войновски, — вы закончили прорабатывать материал, которым я просил вас овладеть?
Подняв руку, чтобы стянуть наушники, Хоуи молча кивнул. В последнее время он говорил все меньше и меньше.
Молчание Хоуи Войновски как будто счел удовлетворительным ответом. Деревянно расхаживая взад-вперед по кабинетику, он продолжал говорить. В ушах у Хоуи звенело от почти непрерывной музыки, и ему пришлось напрягаться, чтобы расслышать шепот здоровяка:
— Отлично, мистер Пайпер. Без сомнения, теперь у вас есть более ясное представление о том, как работает наша организация. Но если позволите, я вкратце повторю. Размышления о ее функционировании всегда доставляют мне радость. Наша компания, возможно, единственная, которая построена на истинных научных принципах двадцатого столетия. Все прочие фирмы, сколь бы современными они ни казались, на самом деле функционируют, согласно парадигмам девятнадцатого века. Наша от них отличается. Мы отдаем себе отчет в том, что информация, сколь бы она ни была абстрактной, — единственное, что имеет ценность. А также в том, что информацией можно манипулировать для достижения определенных целей. В нашей деятельности мы руководствуемся тремя базовыми выводами из научных исследований, проводившихся в прошлом — этом самом увлекательном — столетии. Первый и, вероятно, самый важный заключается в том, что мы придерживаемся принципа неопределенности Гейзенберга, который, если сформулировать его просто, говорит нам, что информации не существует вне наблюдателя и что самим актом наблюдения этот наблюдатель изменяет реальность. Во-вторых, важную роль в наших действиях играет теория Гёделя. Именно Гёдель доказал, что любая формальная система должна включать в себя определенные постулаты, не поддающиеся доказательству. От этого лишь один шаг до понимания того, что наш физический мир как раз и является такой формальной системой — или системой систем, если хотите — и потому должен содержать множество не поддающихся доказательству истин. И наконец, из теории информации мы выводим тот факт, что, как бы хитроумно ни была зашифрована информация, любой носитель способен заключать в себе лишь определенное ее количество, а когда порог вместимости достигнут, шум забивает данные.
Войновски сделал паузу (и в вышагивании по кабинету, и в своей речи), чтобы внимательно всмотреться в лицо Хоуи.
— Уверен, — сказал он, — вы понимаете, к чему это нас приводит.
Хоуи мотнул головой: такой жест можно интерпретировать и как «да», и как «нет».
Войновски же возобновил свою лекцию, вероятно, теперь не столь уверенный, готов ли Хоуи воспринять дальнейшее.
— Любая группа, осуществляющая на практике Гёделевские принципы, способна манипулировать информацией так, чтобы навязать свое видение мира остальному человечеству. И, затопляя человеческий мозг информацией, мы можем превысить пропускную способность этого довольно примитивного органа, лишив значительную массу людей способности вмешиваться в те или иные процессы.
Хоуи недоуменно уставился на босса. Наконец хрипло, словно голос у него заржавел от неупотребления, спросил:
— Но каковы… каковы цели?
— Если бы я мог, то обязательно бы вам сказал, — отвечал Войновски. — Но назвать их невозможно. Понимаете, мы ничего не утаиваем. Тайны и секреты — часть старой парадигмы. Наш метод — открытость. Мы говорим все. Любая информация в равной мере поддается манипуляции и имеет равную ценность. Мы не делаем различий между точками зрений. Мы принимаем информацию всех и каждого. Мы распространяем точку зрения ФБР, ЦРУ, Агентства национальной безопасности США, КГБ, Ми-15, Эм-19, коза-ностры, Моссада, сандинистов, Службы А, Национальной службы информации, «Сияющего пути», ИРА, Организации освобождения Палестины, Полисарио, Аль-Кайды, Красных Бригад, Поссе Комитатус, Второго управления, Гобернасьон, Б'наи Б'рит и Белого братства — и я назвал лишь немногих. Наши сотрудники принадлежат ко всем религиям, народам и этническим группам. Среди наших оперативников — католики, квакеры, протестанты, шииты, сунниты, индуисты, буддисты, баптисты, сайентологи, англикане, иудаисты, брайаниты, последователи макумбы и вуду. Каждая страна ощущает наше присутствие. Мы рады любому исходу наших действий — или отсутствию оного. Мы за наводнения и за засухи. За войну и за мир. За анархию и за тоталитаризм. За любовь и за ненависть. Мы поддерживаем левых, правых и тех, кто выбрал середину. Каждая система и форма правления равно близка по духу нашей компании. Мир, каким вы его видите, нас более чем устраивает. Но мы трудимся ради его изменения. Вы меня понимаете?
Хоуи на целую минуту утратил дар речи.
— Боюсь, — сказал он наконец, — понимаю.
7
«Некоторые откровения лучше всего видны в сумерках».
Герман Мелвилл
Где-то хлопнула дверь.
Не открывая глаз, Хоуи услышал звук — едва-едва различимый за музыкой у него в голове, где жутковатые синтезаторы и иномирные колокольчики позвякивали на водородном ветру: «Deeper and Deeper» группы «Fixx».
Безразличный, кто входит к нему без приглашения, Хоуи слушал музыку, ощупью ища руководства в ее глубинах.
Внезапно наступила тишина, давление в наушниках исчезло.
Хоуи неохотно открыл глаза.
Перед ним стояла Лесли.
— Превращаешься в растение? — спросила она.
Сказано было беззаботным тоном, но в лице Лесли читалась тревога. Хоуи почувствовал, как в нем просыпается почти позабытое чувство долга перед бывшей подружкой. Хотя теперь он и не любил говорить, но все же заставил себя выдавить:
— Ага, наверное. Ничего серьезного. Просто жду звонка.
— Чьего?
Хоуи пожал плечами:
— Ну, знаешь… С работы.
Лесли строго глянула из-под козырька фуражки.
— Послушай, Хоуи. От этой работы тебе один вред. Она с самого начала мне не нравилась. И я знаю, что ты не все мне про нее рассказал. Тогда она, наверное, понравилась бы мне еще меньше. Почему бы тебе ее не бросить? Просто не брать трубку, когда тебе позвонят?
— Не могу. Я слишком глубоко увяз.
Лесли потянулась было, чтобы стащить с Хоуи его дорогущие наушники и растоптать их, но Хоуи их у нее вырвал. Вид у нее стал такой, будто она вот-вот расплачется.
