Запомните главное: пока вы чувствуете себя невиновным, вы совершенно беззащитны.
— Какой же совет вы нам даете, мистер Такреди?
— Почувствуйте вину. Неважно, какую, неважно, за что. Главное, чтобы система распознала в вас своего. Перестав быть жертвой, вы становитесь соучастником и, соответственно, обретаете свободу действий. В определенных пределах, конечно.
Кастору не очень понравилось слово «соучастник», которым наградил его мистер Такреди, однако следовало признать: совет был дельный.
— Теперь вернемся к метафоре, — продолжал вдохновленный адвокат. — Осел не виноват, когда его заставляют крутить мельничное колесо. Конечно, он мог бы воспротивиться и заявить ослиным своим голосом: нет! не буду! хоть режьте меня! я не виновен! Но чего он добьется? Всего лишь того, что ему испортят шкуру и настроение.
Дело это бесполезное. Мельничное колесо (как и колесо правосудия) должно вертеться. А чтобы оно вертелось, его, простите за прямоту, нужно вертеть.
Мистер Такреди сделал паузу и добавил:
— Осел виновен уже в том, что способен это делать.
— Я понял вас, мистер Такреди, — сказал молодой человек, — и благодарен вам за помощь. Однако, — продолжал он, сделав значительную паузу, — сейчас же я прошу вас отойти и позволить мне действовать так, как я считаю нужным.
Объявив так, он не стал медлить ни секунды.
— Ваша честь! — Кастор выпрямился во весь рост. — Ваша честь! Я желал бы выступить свидетелем.
Зрители зашумели. Судья поднял сонный взгляд.
— Вы хотите говорить?
— Да, ваша честь, — дерзко заявил молодой человек. — Или здесь дают слово только разбойникам и убийцам?
Золотой Крюк вскинул голову, помедлил и захохотал; белые зубы его сверкали. Смех его был груб и вульгарен, но непонятным образом он распространился на весь зал: хихикали ложи, хохотали ряды, стонали галерки. Даже сонные солдаты проснулись и едва сдерживали усмешки.
— Молодец, парень! — крикнул пират.
При звуках этого веселья судья Мордрейд вздрогнул и точно проснулся. Теперь он смотрел на молодого человека с откровенной, ослепляющей ненавистью.
— Вы получите свое слово, — сказал судья медленно. Казалось, ему стоило больших трудов разжать стиснутые зубы. — Но сейчас время обеда. Мы продолжим сразу после перерыва. Вы получите возможность высказаться… мистер как вас там?
Молодой человек не дрогнул.
— Кастор ди Тулл к вашим услугам.
— Вы получите свое слово, мистер ди Тулл. Объявляется перерыв! — судья с силой ударил молотком по столу. Под всеобщий шум присяжные покинули зал.
— Похоже, мы все-таки привлекли их внимание, друг мой! — произнес мистер Такреди, утирая лоб платком; вокруг царил хаос. — Уфф. Ну и духота здесь… Однако не думаю, что вам это поможет. Публика здесь ничего не решает. Зря вы разозлили судью, ох, зря. Этот добрый человек как раз славен тем, что отправляет на эшафот всякого, кто попадет к нему в зубы. Посмотрите, как развиты его челюстные мышцы. Видите, видите? Само совершенство. У несчастного, перекушенного напополам лиссайским диким аллигатором, больше шансов остаться в живых, чем у вас.
— И как же зовут сего злобного аллигатора? — Кастор посмотрел на судью внимательнее. Тот медленно направился к выходу, шаркая ногами. Действительно, на лицо была некая гипертрофия означенных мышц.
— Достопочтенный Оллджин Мордрейд-третий. Говорят, он уничтожил больше людей, чем чума.
Кастор вздрогнул.
Чума? — переспросил он. — Вы сказали: чума?
Да, сказал, — удивился адвокат, глядя на молодого человека с сочувствием; мистер Такреди решил уже, что рассудок Кастора помутился от жары. — А что?
Ничего.
Мистер Такреди покачал париком и чертыхнулся, когда тот снова свалился.
Время тянулось медленно — как всякое время в ожидании. Кастор несколько раз принимался вдыхать и задерживать дыхание на счет, это был старый солдатский способ успокоить нервы. Еще можно было жевать табак и сплевывать на пол. Этот способ действовал еще лучше, но молодой человек отмел его сразу, как неприличный. Несмотря на все усилия, Кастора трясло как в лихорадке. В следующие мгновения должна была решиться не только его жизнь, но и дальнейшая судьба. Он готов был принять смерть, но только за то, что совершил сам.
Наконец, порядок был восстановлен и суд продолжился.
* * *
— Я виновен, — начал свою речь Кастор. У судьи Мордрейда отвисла челюсть. «Неплохое начало» — шепнул адвокат и отошел, а молодой человек продолжил, обращаясь к присяжным: — Повторяю, господа, я виновен…
3
Спокойным и ясным голосом начал излагать Кастор свою историю.
— Я родился, — сказал он, — от честных и благородных родителей в имении Штрогейм 1631 года апреля 2 числа и первоначальное образование получил от нашего слуги, старого однорукого солдата. Он выучил меня обращаться с оружием и фехтовать так, что даже с завязанными глазами и притянутой к поясу рукой я мог отбиваться от двух противников разом. Вольное образование мое завершили чтение по книгам и басурманский язык, каковой солдат выучил, будучи в плену, и которым я владею в совершенстве.
Возможно, вы слышали имя моего отца, майора Гвидо ди Тулла. В молодости своей служил он в алхимическом полку, вышел в отставку в начале 1628 года, уехал в свое имение и с тех пор оттуда не выезжал. Он был женат на бедной дворянке, моей матери, которая умерла в родах, в то время как он находился в лаборатории. Так получилось, что… Научные упражнения скоро его утешили. В своем имении построил отец мастерскую по изготовлению механических игрушек, утроил тем свое состояние и почитал себя умнейшим человеком в округе. На меня он мало обращал внимания, чему, впрочем, я был только рад. Наукой я не увлекался. Механика и алхимия — нет, все это было не для моего ума. Меня привлекали совсем другие материи…
Помню, отец показал мне свою тайную комнату. Там рос сад. Все цветы и побеги там были сделаны из различных металлов: бронза, серебро, медь, даже золото. Каждый листок шевелился, улавливая лучи солнца, проходящие сквозь потолок, собранный из хрустальных плит. В комнате той жили две птицы. Они были совершенно одинаковые — до перышка.
«Одна птица — настоящая. Другая — механическая копия», — сказал отец. — «Угадай, где какая?» Я не сумел.
Так беззаботно протекала моя юность. Все изменилось однажды в начале лета.
Мне исполнилось четырнадцать лет, когда отец женился во второй раз.
Не знаю, откуда она появилась. И никто не знает. Я пробовал расспрашивать, но…
Ее звали Ясмин.
Вы бы не смогли оторвать от нее глаз. Никто бы не смог. Черные косы, золотистая кожа, синие глаза — цвета неба над выжженной пустыней. Она была…
