— Разок нюхнуть нашатыря, и я снова на ногах. Он улыбнулся, и тут ноги мичмана подкосились. Алек поддержал его, обняв за плечо, не отводя глаз от горящего цеппелина.
— Кошмар, — прошептал он.
— В самом деле, похоже на кошмарный сон, — кивнул Дилан. — Мне такое частенько снится. Смотри, второй удирает!
Действительно, второй цеппелин был уже далеко, направляясь куда-то на север. Несколько ястребов-перехватчиков еще преследовали его, но дирижабль быстро набирал скорость и вскоре скрылся за горами.
— Мы их побили! — с усталой улыбкой произнес Дилан.
— Может быть. Но теперь они знают, где мы.
Алек взглянул на неподвижный штурмовик. Двигатели молчали, только слышалось шипение капающего в снег горячего масла. Если Клопп не сумеет его починить, то германцев по возвращении ждут два подарка: раненый «Левиафан» и пропавший принц фон Гогенберг.
— Они скоро вернутся, — тихо сказал он. — И уже не на двух цеппелинах.
— Да ну их! — Дилан хлопнул Алека по плечу. — Не тревожься. Уж мы придумаем, чем их встретить!
— Может, дарвинисты нам помогут? — задумчиво произнес Клопп.
Алек выглянул из машинного отсека, где помогал Хоффману разбираться с двигателем. Трансмиссия не так уж пострадала. Масло вытекло до последней капли, но шестеренки уцелели. Но как поставить штурмовик на ноги? Одно из его колен было вывихнуто. Возможно, шагоход сумел бы ковылять и на такой ноге, но самостоятельно встать не мог точно.
— Не думаю, — сказал Алек, покачав головой. — У них нет настолько крупных существ, чтобы поднять наш штурмовик.
— Одно-то есть, — пробормотал Клопп, глядя на огромную раздутую тушу «Левиафана». — Когда этот, прости господи, летучий кит придет в себя, мы можем обмотать шагоход канатами и попытаться поставить на ноги, как марионетку на веревочках.
— Тридцатипятитонную марионетку? — хмыкнул Алек.
Доктор Барлоу могла бы точно рассчитать подъемную мощность «Левиафана». Но ученая дама вместе с Диланом отправилась инспектировать свои драгоценные яйца.
— Почему нет? — гнул свое Клопп. — Дарвинисты получили столько еды, сколько просили.
Они оглянулись туда, где на полпути к замку остались брошенные сани. Их облепило целое полчище летучих тварей. Дарвинисты не стали тащить груз к кораблю, а просто послали группу, которая открыла бочки, распечатала ящики и мешки, и голодные существа налетели туда сами. Они клевали пищу так торопливо, будто понимали — сейчас нельзя терять время.
— Юный господин, — тихо сказал Хоффман, — приготовьтесь.
Алек поднял взгляд и увидел высокую фигуру в меховой куртке, идущую в их сторону от корабля. Во рту у мальчика пересохло.
Выражение лица графа Фольгера было ледяным; правая рука лежала на эфесе сабли.
— Вы представляете себе, что сделали с нами? — спросил он.
Алек открыл рот, но не смог выдавить ни звука.
— Это я виноват… — начал Клопп.
— Помолчите! — оборвал его граф. — Да, вы должны были треснуть этого юного дуралея по голове и скрыться в стенах замка. Но сейчас я желаю выслушать его объяснения, а не ваши.
— Ну, если уж начистоту, так это меня треснули по голове, — проворчал Клопп, забираясь в машинный отсек.
Алек собрался с духом и сказал:
— Граф, я сделал правильный выбор! Только сбив оба цеппелина, можно было остаться незамеченными.
Он указал на черные покореженные останки в снегу.
— Один мы уничтожили.
— Браво, — ядовито сказал граф. — Особенно меня восхитила ваша мудрая стратегия: лобовая атака на орудийный расчет.
Алек медленно выдохнул.
— Граф, попрошу вас быть повежливее!
— Вы оставили свой пост, пренебрегли собственной безопасностью, а теперь еще и это!
Фольгер ткнул пальцем в покалеченный штурмовик. Его трясло от гнева.
— И после всего этого вы напоминаете мне о вежливости?! Разве не понятно, что немцы скоро вернутся, а вы даже не оставили нам пути к отступлению!
— Я пошел на этот риск вполне осознанно!
— Вы рисковали не только собой, Алек! Почему вы не подумали о своих людях? Как считаете, что с ними сделают немцы, когда захватят в плен?
Алек невольно оглянулся на Клоппа, чья спина виднелась в люке машинного отделения. Остальные находились внутри.
— Клопп сказал, что штурмовик можно починить.
— Может, я и кавалерийский офицер, но прекрасно вижу — машина сама на ноги не встанет.
— Да, но нас могут поднять дарвинисты, когда накачают водородом свой корабль!
— Забудьте о своих новых друзьях, — с горечью ответил граф. — Последняя атака привела их корабль в безнадежное состояние.
— Но цеппелины даже не стреляли в кита!
— Только потому, что собирались захватить его живым. Они сосредоточились на механике. Я слышал, что двигатели «Левиафана» разнесло буквально на куски. И починить их невозможно.
Алек, прищурившись, окинул взглядом огромную черную тушу на снегу. Над китом вились тысячи птиц.
— Но все же дарвинисты хотят поднять корабль в воздух. Значит, они что-то задумали.
— За этим я сюда и пришел, — проворчал граф. — Они собираются подняться в воздух и дальше лететь по ветру, как на обычном воздушном шаре. Восточный ветер отнесет их прямиком во Францию. Это может сработать, конечно, если попутный ветер подует раньше, чем сюда явятся германцы.
Алек в отчаянии взглянул на штурмовик. Может, дарвинисты все-таки попробуют поставить его на ноги? Хотя, если они не в состоянии даже управлять своим летающим китом…
Фольгер подошел ближе. Теперь он выглядел опустошенным.
— Вам предстоит принять трудное решение, Алек. Вы собираетесь сдаться в плен?
— В плен? — изумленно повторил принц. — Но германцы сразу же меня вздернут!
— Нет, в плен к дарвинистам. Расскажите им честно, кто вы, и я уверен — они заберут вас с собой. Вы окажетесь под стражей, зато в безопасности. Возможно, дарвинисты выиграют войну. Тогда, если будете послушным, усадят вас на трон Австро-Венгрии. Конечно, вы станете марионеткой в их руках, но в Европе снова воцарится мир, а вы обретете то, что положено вам по праву рождения.
Алек невольно попятился. Верно ли он понял? Фольгер не мог такое предложить! Его тайна все еще не была раскрыта. Кто вообще мог предположить, что пятнадцатилетний принц полезет сражаться в первых рядах? Но сдаться добровольно?!
Его запомнят как предателя — навсегда!
— Должен быть и другой вариант, — сказал он.
— Да, конечно. Вы остаетесь здесь и сражаетесь вместе с нами, когда придут германцы. И погибаете в бою, как и все мы.
