Мы с Сетом встретились у меня, и он с замечательным
терпением слушал, пока я изливалась по поводу охотников на невинных овечек.
— Разве ты сама не тем же занимаешься? Мы сидели на
полу в гостиной, собираясь играть в «Скрэббл».
— Я… нет. Это совершенно другое.
— Почему же?
Он пристально посмотрел на меня, и в конце концов я отвела
взгляд.
— Потому что все по-другому. Хочешь первым ходить?
Больше он к этому разговору не возвращался. Еще один плюс
отношений с бесконфликтным парнем.
Я сразу обнаружила, что играть с Сетом в «Скрэббл» — тоже
самое, что в «Монополию» с Джеромом. Битва, проигранная с первого хода. Правда,
знание более двух дюжин языков расширило мой словарный запас, но я не способна
составлять слова и манипулировать ими так свободно. Сет же оказался мастером.
Он изучал доску, с минуту что-то подсчитывал, а потом составлял слово, не
только приносящее ему кучу очков, но вдобавок интересное. «Кукуруза».
«Шестиугольник». «Мишура». «Фора».
Последнее было просто жестоко.
Тем временем я составляла слова вроде «как», «свет», «зло» и
«чай». И почти никогда не попадала на места, приносящие много очков.
— Подожди-ка, — сказал он. — Нет такого
слова. Я посмотрела туда, куда в отчаянии выложила «циксихотство» на клетках,
где цена слова утраивалась.
— Мм, нормальное слово.
— Что оно означает?
— Ну, это как бы… донкихотство, только с большим…
— Скотством?
Я от души расхохоталась. Я прежде никогда не слышала, чтобы
он ругался.
— С большей цельностью. Отсюда и «ц».
— Угу. Приведи с ним пример.
— Хм… Ты — циксихотический писатель.
— Я не верю.
— Что ты циксихотический?
— Что ты пытаешься смошенничать в «Скрэббл». —
Качая головой, он откинулся на диване. — Мне кажется, я был готов ко
всякому злу, но это уж слишком.
— Эй, это не мошенничество. В том, что твой
ограниченный словарный запас не включает этого термина, еще ничего зловещего
нет.
— Не хочешь ли подтвердить словарем?
— Эй, — надменно сказала я, — мне не нравится
твой циксихотский тон.
— Не будь ты настолько цикси, я бы разозлился.
— Твой циксизм просто невыносим.
Забыв об игре, следующие двадцать минут мы перебирали все
возможные варианты с «цикс». Интересно, что оно одинаково удачно подходило в
качестве и приставки, и суффикса. Полагаю, если бы наш разговор услышал
Бастьен, он посчитал бы меня еще более чокнутой.
Наконец мы с Сетом на грани истерики отправились в постель
и, продолжая хихикать, завернулись в покрывала.
— Ты хорошо пахнешь. — Я принюхалась к его
шее. — Какой у тебя одеколон?
Он подавил зевок:
— Я не пользуюсь одеколоном. Слишком резко.
— Но я чувствую. — Я прижалась к нему лицом.
— Эй, поосторожнее.
Что за дурацкие мысли?
Его кожа и пот пахли им и только им, единственно им,
исключительно и восхитительно. Но к его запаху примешивался легкий аромат
чего-то еще. Почти как яблоко, но ничего общего с девической парфюмерией.
Мимолетный и привлекательный, с нотками мускуса и мягкой кожи.
— Нет, чем-то пахнет. Я же чувствую. Это твой
дезодорант?
— О, — сквозь очередной зевок пробормотал
он. — Конечно, это мыло, которое принесли мне Андреа и Терри. Оно было в
наборе.
— Мм. Оно великолепно. — Мне захотелось — помимо
всего прочего — попробовать на вкус его шею. — Знаешь, ты все еще должен
мне блины. Я думаю… что теперь хочу яблочные с корицей.
— Яблочные с корицей? Ну и запросы.
— Именно так. Думаю, ты справишься.
— Фетида, если бы я поверил, что у тебя на кухне есть
яблоки или корица, то испек бы их прямо сейчас.
Я не ответила. Я почти не сомневалась, что у меня неизвестно
сколько лет валяется пакет сухого завтрака с яблоками и корицей, но и только.
Сет издал тихий смешок и поцеловал меня в висок.
— Не понимаю, кому могло прийти в голову принять тебя
за Дженевьеву. Такую, как ты, я бы не смог выдумать и за тысячу лет.
Я задумалась, комплимент это или нет.
— Откуда же ты берешь своих персонажей?
Он снова рассмеялся:
— Если я правильно понял — а я уверен, что понял
правильно, — я бы сказал, что это звучит подозрительно похоже на «откуда
ты берешь свои мысли?».
В темноте я залилась краской смущения. Когда мы с ним
встретились впервые, я в высшей степени надменно отнеслась к этому вопросу,
высмеивая фанатов, так часто спрашивающих его об этом.
— Эй, это абсолютно другой вопрос.
Я ощутила удовольствие, с которым он размышлял над ответом.
Из опасения сболтнуть лишнее он часто запинался в разговорах. Он тщательно
подбирал слова.
— Они берутся из моей головы, я полагаю. Так же, как и
сюжеты. Они там живут, настоятельно требуя выхода. Если я их не записываю, они
меня пожирают. Ты предлагаешь мне меньше власти над реальным миром, чем я уже
имею.
— Не то чтобы я недовольна… но если так много
содержится внутри, какая тебе нужда в реальном мире?
— Что ж, это парадокс. Сюжеты родятся в моей голове, но
мое внутреннее «я» питается внешним. Своего рода симбиоз. Сюжеты не появятся
без жизненного опыта. Ревность. Любовь. Вожделение. Гнев. Страдание. Все в
таком роде.
Что-то во мне натянулось:
— Тебе часто разбивали сердце?
Он помедлил.
— Конечно. Все и вся. Это часть жизни.
— Назови мне ее имя. Я надеру ей задницу. Не хочу,
чтобы кто-то причинял тебе страдания.
Он зарылся лицом в мои волосы и заговорил, спокойно и нежно:
— Ты изумительна, могущественна и талантлива, но даже
ты не способна оградить меня от душевной боли. Никто не может сделать этого ни
для кого.
В фантазиях я все могу сотворить безупречным, но реальный
мир не столь доброжелателен. Так уж повелось. Но как бы то ни было, на каждую
жизненную неприятность приходится больше удач, чтобы дать перевес.
— Каких же?
— Вроде маленьких белокурых племянниц. Чеков с
гонорарами. И тебя.
Я вздохнула и обмякла в его руках. Он обнял меня поудобней и
через несколько минут заснул. Потрясающе. Я немножко полежала, прижавшись к
нему, но на этот раз сон ускользал от меня, я все вспоминала его слова. Я
думала о той, что разбила его сердце, и гадала, не стану ли следующей
виновницей, умышленно или нет.
